Впервые идея привлечь Марину к съемкам в Москве возникла еще в середине 60-х годов. Маститый кинодраматург Алексей Каплер вместе с женой, поэтессой Юлией Друниной, написали сценарий для «Мосфильма» о героине французского Сопротивления, русской княгине Вике (Вере Аполлоновне) Оболенской, которую обезглавили фашисты. Советское правительство посмертно наградило Оболенскую орденом Отечественной войны, французское – орденом Почетного легиона. На роль Вики предполагалась именно Влади. Каплер рассказывал: «Мы надеемся, что это совпадет с желанием актрисы: на Московском кинофестивале она говорила, что мечтает сыграть героическую роль…»

Но дальше стали возникать обидные бюрократические проволочки, долгие переговоры, появились вопросы о лояльности к СССР (не Влади, а княгини Оболенской) – и сценарий «похоронили» в пыли архивов киностудии.

Куда прекраснее история ее знакомства с Владимиром Высоцким.

Итак, прелюдия. Марина вспоминала рассказы Владимира о том, как еще в 1965-м, во время Московского кинофестиваля, он тщетно пытался встретиться с ней: «По нескольку раз в день ходил смотреть хронику, чтобы увидеть меня хотя бы на экране. Короче, ты влюблен…»

Прошло два года. И вновь Москва. 19 июля 1967 года. По версии фотохудожника Игоря Гневашева, именно в этот день Высоцкий впервые встретился с Мариной в подземном коридоре Театра на Таганке. После репетиции «Пугачева» Ия Саввина провожала Влади. Высоцкий шел навстречу, увидел «колдунью», опешил и, маскируя свое смущение, дурашливо-театральным голосом вскричал: «Кого мы видим!..» Она остановилась: «Вы мне так понравились… А я о вас слышала во Франции. Говорят, вы здесь страшно популярны…» Потом они сидели в его гримерке, пили сухое вино, и он, конечно, взял в руки гитару…

Поэт Евгений Евтушенко искренно верил, что именно он был первым, кто рассказал Влади о существовании Высоцкого. Как-то Марина пожаловалась, что хотела бы встретить друга, которого смогла бы полюбить и быть с ним вместе. «Но сейчас настоящих мужчин очень мало», – вздохнула она.

– Ты что, знаешь эту песню Окуджавы? О настоящих мужчинах?

– Нет.

– Ух какая ты счастливая, тебе еще предстоит ее услышать. А Высоцкого слышала? Хотя бы в записях?

– Нет.

– Вот он как раз и есть настоящий мужчина. Его песни тебе должны понравиться – я уверен… Он и поэт, и певец, и актер Таганки.

– А меня как раз позвали в этот театр…

Инициатором ее «культпохода» на Таганку являлся собственный корреспондент газеты L’Humanite в Москве Макс Леон. Он сказал ей: «В Москве сегодня один театр – Таганка, и в нем – Высоцкий».

«А после представления, – рассказывала уже Марина, – пошли все вместе обедать в ресторан ВТО. Володя сел рядом, глаза – в мои глаза. Потом: «Знаете, я люблю вас, и вы будете моей женой». Подобное от многих я слышала не раз. И лишь улыбнулась. В то время я плохо еще говорила по-русски и не могла ему сказать, какой он гениальный актер и замечательный поэт… То есть это не было такой, как говорится, кутфуа… Он был влюблен. Но больше в миф – «Марина Влади», чем в меня, женщину, в первый день. А затем так – потихоньку – влюбились. По-настоящему… Он был небольшого роста, такой серенький… То есть он не был красавчиком, но он был жутко талантлив. Вот мои первые впечатления…»

История их встречи была отмечена знаками невероятности и… фатализма. Возможно, это и подтолкнуло Высоцкого к былинным традициям, описывая роковое знакомство:

Тем паче, рестораном ВТО вечер не закончился. Макс пригласил всех к себе домой…

Только Марину в Париже ждали сыновья, новые роли, новые заботы. Она уехала, не оставив Высоцкому и малого шанса на продолжение знакомства. И появились горькие строки влюбленного поэта:

Однако буквально через несколько месяцев, в феврале 68-го, Влади вновь в Москве! Режиссер-постановщик картины «Сюжет для небольшого рассказа» Сергей Иосифович Юткевич решил закрепить давнее каннское знакомство с актрисой и предложил ей роль возлюбленной Чехова Лики Мизиновой. Партнеры по съемочной площадке оказались более чем достойные – Николай Гринько, Ия Саввина, Юрий Яковлев, Ролан Быков…

Кинокритик Семен Черток пытался оставить за собой авторство авантюрной затеи: «Я посоветовал Юткевичу пригласить ее на главную роль. В то время шли плохо дела у Марины. Не снимали, не звали – у актеров случаются разные периоды… Он на мое предложение жутко купился: под французскую актрису можно было сделать совместный фильм, выбить дополнительные фонды… Марина, отнюдь не великая актриса, была хороша в роли Лики; ее внешность я бы назвал самоиграющей (иными словами, под такую внешность можно подложить любой сценарий или сюжет)».

Тогда в Союзе еще не знали, как обращаться с иностранными актрисами, хихикал Черток, поэтому (на всякий случай!) ей дали правительственную машину – мы ужасно веселились.

«Девять месяцев съемок, холодная зима, – позже вспоминала Влади. – Мы работали страшно медленно. Вначале это меня раздражало. В субботу – выходной, много времени, на мой взгляд, уходило даром… И только когда я поняла, что такое время «по-русски», мне стала ясна такая манера работать. Время – не деньги: человек видит перед собой бесконечность. Поначалу меня удивляло какое-то полное отсутствие у русских представления о времени: разбудить приятеля в три часа утра, прийти к нему только потому, что на тебя «нашла тоска» – они не считают ни невежливым, ни чем-то исключительным. Найдут время, чтобы выслушать – столько, сколько нужно… Если бы я не была там счастлива, я бы не жила в Москве по полгода…»

Между тем Высоцкий возобновил осаду. Это ему дорого стоило: свои счета предъявляла Таганка. Перед Любимовым за Высоцкого вступался Юткевич, говоря, что это он-де во всем виноват, недоглядел… Словом, нес вздорно-прелестную чепуху.

«Эта ураганная какая-то любовь, не допускающая даже мысли быть отвергнутой и тем не менее – безнадежная, – был убежден Гневашев. – Что была ей, французской актрисе с мировым именем, страсть барда с хриплым голосом, пусть даже суперпопулярного у себя на родине. Там, где сдавались без боя любые отечественные крепости, французский форт стоял непоколебимо. Не думаю, что это уязвляло его самолюбие, он был выше этого. Скорее это подхлестывало его еще больше, может быть, впервые за последние годы он встретил такое сопротивление – пить – так пить, любить – так королеву. Но она была «колдуньей»… За Володю волновались».