не к сану правителя, а к напастям, проистекающим от этого. Такие, как Соу, заслуживают, чтобы их назвали избегающими наносить ущерб собственной жизни государственными делами. Именно поэтому юэсцы и желали заполучить его правителем.

Правитель Лу прослышал, что Янь Хэ — муж, постигший дао, и отправил к нему гонца с шелком в дар. Янь Хэ, в одежде из грубой шкуры, сам кормил буйвола у ворот. Когда прибыл посланец от луского правителя, он сам вышел ему навстречу. Посланный спросил: «Это — дом Янь Хэ?» Янь Хэ отвечал: «Да, это дом Хэ». Посланец вознамерился вручить ему шелк, но Янь Хэ запротестовал: «Боюсь, вы не поняли повеления! Как бы вам не поставили этого в вину. Не лучше ли справиться еще раз?» Посланец пустился в обратный путь, справился и вернулся с тем же, но Хэ уже не застал.

Такие, как Янь Хэ, ненавидят не богатство и знатность сами по себе. Они ими пренебрегают, ибо слишком ценят собственную жизнь. Нынешние властители в большинстве своем из-за богатства и знатности свысока глядят на постигших дао. Они не желают их знать. Разве это не прискорбно? А ведь сказано: «Истина дао в том, чтобы сохранять себя[275], прочее можно употребить на управление страной, оставшееся от этого — на управление Поднебесной». В этом смысле труды предков и царей — то, к чему мудрец обратится в последнюю очередь, ибо это отнюдь не тот путь, на котором совершенствуют себя, вскармливают собственную жизнь.

Суетные правители нашего века ради погони за вещами готовы рисковать собой, забывать о своей жизни. Однако можно ли таким образом достичь своего, можно ли таким образом выполнить, что задумано? Ведь деяния мудреца и состоят в том, чтобы познавать, откуда что происходит и как с этим поступать.

Ведь если некто станет стрелять жемчужиной суйского царя[276] по птахе на высоте в тысячу жэней, все будут потешаться над ним. А отчего? Да оттого, что он станет тратить нечто ценное ради достижения весьма ничтожного. Но не ценнее ли жизнь, нежели жемчужина суйского царя?

Некогда Хуа-цзы[277] изрек: «Превыше всего — сохранение жизни в полноте, затем следует жизнь с ущербом, затем следует смерть, и самое ничтожное — жизнь под гнетом». Почитанием жизни называется сохранение ее в полноте. В жизни, сохраняемой в полноте, все шесть страстей умиротворены должным образом. В жизни с ущербом эти шесть страстей умиротворены частичным образом. В жизни с ущербом соответственно меньше того, за что ее стоило бы почитать. И чем больше ущерб, тем меньше к ней почтения. Смерть — это когда уже ничего не ощущают, все вновь как было до рождения. Жизнь под гнетом, — когда ни одна из шести страстей не умиротворена должным образом, и все они обретают лишь наиболее ненавистное. Все, что ни сделает такой человек, приведет его к позору. Нет большего позора, чем несправедливость. И потому несправедливость ведет к жизни под гнетом, но жизнь под гнетом одной несправедливостью не заканчивается.

Поэтому и говорится: лучше смерть, нежели жизнь под гнетом. Откуда известно, что это именно так? Когда ухо слышит лишь то, что ему ненавистно, это хуже, чем ничего не слышать. Когда глаз видит лишь то, что ему ненавистно, это хуже, чем ничего не видеть. Поэтому, когда гремит гром, затыкают уши, когда сверкает молния, закрывают глаза. Этому можно уподобить все шесть ощущений: когда ощущают то, что для них наиболее ненавистно, и не в состоянии избавиться от этих ощущений, для них предпочтительнее полное отсутствие ощущений. То, при чем полностью отсутствуют ощущения, называется смертью. Поэтому лучше смерть, чем жизнь под гнетом. Тот, кто любит угоститься мясом, не понимает под мясом дохлой крысы, и кто любит угоститься вином, не понимает под этим прокисшей барды. Так и почитающий жизнь не понимает под жизнью жизни под гнетом.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

О стремлениях и желаниях / Цин юй

Небо рождает человека наделенным страстями и желаньями. Желанья порождают стремления, стремлениям присуща мера. Мудрец познает эту меру, дабы сдерживать свои желанья. Поэтому и в стремлениях своих он не преступает грани.

Ибо уши желают слышать пять звуков, глаза желают видеть пять цветов, уста желают наслаждаться пятью вкусами. Таковы их стремления. И в этих трех вещах знатные и простые, глупые и умные, славные и пустые ничем не отличаются. Шэнь-нун и Хуан-ди в этом таковы же, что и Цзе и Чжоу. Мудрец же отличается тем, что он постигает свои стремления.

Стремления постигают, когда действуют, исходя из преимущественной ценности жизни. Суть же утрачивают, когда действуют, исходя не из преимущественной ценности жизни. В этих двух вещах заключен корень жизни и смерти, существования и гибели.

У суетных владык стремления ущербны, и потому всякое их действие приводит к поражению и гибели. Ибо нельзя сверх меры утруждать уши грохотом, утомлять глаза пестротой, а уста яствами, иначе распухнет все тело, онемеют сочленения и кости, застынет кровь в жилах, опустеют все девять отверстий, и каждый изгиб тела утратит должный вид. Тут уж не в силах будет помочь и сам Пэн Цзу! Когда желают из вещей недостижимого, когда домогаются в делах невыполнимого — все дальше уходят от корня жизни. Подданные и народ обращаются тогда к злословью и клевете, владыки возбуждают к себе великую вражду. Когда мысли легко смущаемы, становятся шаткими и нетвердыми. Хвастают своей властью, превозносят свой ум, а в груди — фальшь и обман. Добродетель и справедливость удаляются, а на смену им являются алчность и разврат. Когда же обступят трудности и бедствия, раскаиваться в содеянном прежде уже поздно. Хитрецы и краснобаи окружают таких, честные же и прямодушные их покинули. Стране грозят большие беды, но сожаления о совершенных злоупотреблениях не в силах ничего изменить. Прислушиваясь к речам, впадают в ужас, но исправить что-либо уже не в состоянии. Стеной встает мор, чередой спешат беды и смуты. И управление народом, и собственное здоровье в весьма плачевном виде. Уши уже не рады пению, глаза — краскам, уста — сластям. А это уже все равно что смерть.

В древности были люди, постигшие дао. Они доживали до глубокой старости и долго наслаждались пением, красками и яствами. Отчего так было? Оттого, что взгляды их формировались рано, а поскольку взгляды их формировались рано, они рано учились беречь себя. Рано учились беречь себя, и оттого не изнуряли свой дух. Ведь если осенью рано холодает, зима бывает теплой, и если весна дождливая, лето