Требухе показалось, что Черный Герцог поглядывает на нее с каким-то особым выражением, будто она была аппетитным куском свиного сала. Карлица торопливо спряталась под трон.

– Вот трусливая корова! – расхохотался начальник телохранителей Пуп. – Боишься, что он тебя сожрет?

– Сам-то не больно смелый! Что ж ты к нему не подходишь? – визгливо крикнула Требуха, высовывая голову из-под трона.

– Пуп, предупреди стражу, чтобы не вздумала бросать в Герцога камни и копья! – распорядилась Рыжая Карла. – Вели освободить для него чердак и сделать под потолком перекладину, Герцог любит темноту и привык висеть вниз головой. И пусть к нему никто не подходит: он не переносит чужих и может разорвать любого.

– Госпожа, а почему он не трогает тебя? – пискнула из-под трона Требуха, наблюдая, как королева гладит чудовище по складчатой шее и даже теребит за уши, а тот не только не выражает неудовольствия, но и щурится как сытый кот.

– Герцог любит запах сушеного чеснока, – Карла показала на маленький мешочек, пришитый изнутри у нее к рукаву. – Я и Нытику велела натереться чесноком, иначе Герцог разорвал бы его.

– А почему эта мышь такая большая? – спросил Пуп.

– Это длинная история. Когда-то я поставила эксперимент. Взяла десять летучих мышат, кормила их кровью и мясом, а на ночь запирала в самую сердцевину реактора, знаешь, где все светится… И когда они оказались в самом центре, я немного поколдовала с Магическим Кристаллом. Девять мышат сдохли, не выдержав излучения, а один выжил… И вот он – Черный Герцог. И именно он поможет мне заполучить кристалл, если эти тупицы вернутся с пустыми руками.

Рыжая Карла легонько подтолкнула мышь к окну. Герцог, взмахнув кожистыми крыльями и сорвав одну из ставен, взлетел, сделал круг над реактором и направился к чердаку.

– Днем он отоспится, отдохнет, а ночью мы с ним полетаем, – пробормотала Карла и отошла от окна.

А тем временем Бешеный Блюм и Хвост собирались в дорогу. Блюм вынул из чехла свое любимое копье и на глазах у соперника стал с многозначительным видом затачивать наконечник. Собачий Хвост, не желая оставаться в долгу, сбегал в свою нору и притащил допотопное подводное ружье, заряженное пикой в зазубринах. Это ружье досталось ему от дедушки, и Хвост тихо бормотал (но, разумеется, так, чтобы Блюм его слышал), что из этого ружья он вонзает стрелу на расстоянии двадцать метров в глаз летящей вороне, а уж кой-кому в лоб он тем более не промажет.

Похваставшись друг перед другом, вожди на время заключили перемирие, причем каждый решил про себя, что вначале он догонит мутантиков и отберет у них Магический Кристалл, а уж на обратном пути выберет подходящую минуту и избавится от соперника.

Хвост и Блюм отобрали из стаи и запрягли в колесницу самых сильных, с отменным чутьем псов, натасканных на запах лобастиков и шерстюш, и дали собакам понюхать веревки, которыми пленники раньше были связаны. Тотчас псы натянули постромки, и колесница с лязгом тронулась.

Собаки направились на задний двор реактора, к горячим ключам. Осторожно, стараясь, чтобы брызги не попали им на кожу, карлики обогнули горячие ключи и подъехали к ограде. Здесь им пришлось остановиться и выломать несколько ржавых прутьев, чтобы собаки смогли провезти через дыру огромную колесницу.

Около рельсов Хвост на минуту приостановил колесницу, как бы для того, чтобы проверить, хорошо ли прикреплена к поясу булава.

– Струсил? – насмешливо спросил Блюм.

Молодой вождь спрыгнул с колесницы.

– Просто не хочу поворачиваться к тебе спиной, старый палач, – зло ответил Хвост и первым перескочил через рельсы.

Увидев, что с его спутником ничего не случилось, Блюм последовал за ним. Утренний туман уже начинал рассеиваться. Собаки сразу взяли след, и колесница загрохотала по асфальтовой дороге.

Знание того, что ты ничего не знаешь, – и есть абсолютное знание.

Пупырь Великий

В тумане легко было разминуться, и именно это произошло с Бормоглотиком, Бубнилкой и Трюшей, когда, оставив на берегу ручья привязанного «Отважного Первопроходца», они пробирались вдоль рельсов, направляясь к реактору, где, как они думали, томились в плену Пупырь, Мумуня и лобастики. И именно в это время сбежавшие пленники находились в густом утреннем мареве всего в нескольких десятках метров от них, направляясь к Старому городу. Обе группы были совсем рядом настолько, что, не будь тумана, они непременно встретились бы.

Встреча могла бы состояться и завершилась бы обоюдной радостью, объятиями, но плотная предутренняя дымка поглощала силуэты и голоса. На минуту, когда мутантики были совсем рядом, почти на расстоянии вытянутой руки друг от друга, Бормоглотику показалось, что он слышит чьи-то голоса, и он даже различил несколько зыбких теней, но решил, что это карлики-часовые, охранявшие реактор, и прошептал Трюше и Бубнилке, чтобы те притаились и переждали.

Встрече не суждено было произойти, и маленькие мутантики прокрались через рельсы и уткнулись в ограду реактора. Красноглазых псов, которые неистовствовали за оградой всего несколько минут назад, уже не было: один из поваров, свежующих на кухне овцу на завтрак Карле и ее свите, выбросил во двор кишки и потроха, и голодные собаки, почуяв запах крови, сбежались к кухне со всех сторон.

Мутантики прошмыгнули между прутьями ограды и подкрались к глухой стене реактора, раздумывая, что им делать дальше. Туман все еще был густым, и стража пока не замечала их, однако все входы в реактор, в которые малыши могли пробраться, тщательно охранялись усиленными караулами по приказу Карлы.

– Я стану невидимой и проберусь внутрь! Потом как-нибудь отвлеку стражу, и вы проскочите за мной, – прошептала Трюша.

– Подожди немного, – Бубнилка удержала ее своей слабенькой ручкой. – Сюда кто-то идет. Давайте спрячемся и подслушаем.

Друзья прыгнули за гусеницу ржавевшего у стены огромного трактора и, присев на корточки, стали ждать, пока стража пройдет мимо.

В этот день очередь охранять двор выпала Обалдую, Жлобу и еще одному гундосому карлику по прозвищу Цыкающий Зуб, который не выговаривал почти все буквы, но при этом был очень болтлив.

– Фофадно, фефанифу фуфан, – пожаловался Цыкающий Зуб, перебрасывая копье из одной руки в другую и подпрыгивая на месте.

– Чего этот гундосый бормочет? – спросил Жлоб.

– Говорит: «Холодно, ненавижу туман», – перевел Обалдуй, знакомый с Цыкающим Зубом уже довольно давно и научившийся понимать его.

– Фефли фон буфет нафывать мефя фундосым, я ферегрызу фему форло! – злобно произнес Цыкающий Зуб.

– А сейчас этот гундосый что сказал? – вызывающе спросил Жлоб.

– Опять, говорит, холодно, мол, ненавижу туман, и все такое прочее, – ответил Обалдуй, не желавший, чтобы его приятели ссорились.