Когда пилот начал заходить на посадку, Сэм закрыла глаза, не в силах наблюдать, как земля стремительно мчится навстречу вертолету.

— Дорогая! — Персей помог Саманте выйти и обнял ее за плечи. — Я ждал тебя. — И он нежно ее поцеловал.

Как ему удается изображать волнение? — удивилась Сэм. Вот ведь актер! Даже глаза заблестели. Наверняка пилот принял все за чистую монету. Мол, влюбленная парочка и дня не может прожить друг без друга.

Сэм и саму поразил пыл Персея. Она попыталась освободиться от его объятий, но он не разжал рук, а поцелуй его стал еще жарче.

Хотя разумом и сердцем она понимала, что он — предатель, ее тело отказывалось повиноваться и жаждало одного — близости с этим прекрасным греком.

Наконец Персей оторвался от ее губ, и Саманта, заикаясь, прошептала:

— П-прости, но мне нужно воспользоваться дамской комнатой. Вертолет...

— Да-да, конечно, я понимаю, — улыбнулся Персей. Потом снова крепко поцеловал ее в губы, взял за локоть и помог спуститься по ступенькам. Через дверь охраны они вошли в коридор. — Мой кабинет в конце вестибюля. Дамская комната вон там.

Она пробормотала слова благодарности и скрылась за указанной дверью.

Никто не имеет права приобретать такую власть над другим человеком. Фарс должен закончиться. И немедленно.

Сделав несколько успокаивающих вздохов и освежив помаду на губах, Саманта вышла из дамской комнаты и направилась в конец вестибюля, где обнаружила Персея, беседующего с пилотом. Очевидно, он давал какие-то указания, потому что тот послушно кивал.

Персей поднял глаза.

— Хочешь совершить путешествие по моему офису?

И снова — в который раз! — он прочел ее мысли! Кивнув, Сэм произнесла:

— Да. Особенно мне хотелось бы увидеть твой сейф.

Запрокинув назад голову, Персей разразился хохотом. Очевидно, она сказала нечто совершенно неожиданное для него.

— Я бы даже позволил тебе заглянуть внутрь, но при одном условии: если бы у меня был сейф, — отсмеявшись, сообщил он.

— Ты хочешь сказать, что у тебя его нет? — встревожилась Сэм.

— Нет. Все настоящие ценности я храню в банковской ячейке.

Закусив губу, девушка отвернулась.

— У тебя есть доступ к этой ячейке по выходным?

Он шагнул к ней, явно заинтригованный.

— Конечно. Почему ты спрашиваешь? Хочешь, чтобы я запер там для тебя что-нибудь ценное?

Черт бы его побрал! Ведет себя так, будто не знает, что с ней сегодня произошло. Из-за его дурацкого вмешательства она оказалась лицом к лицу со своим отцом!

Она глубоко вздохнула.

— Скорее, Персей, я хотела бы, чтоб ты кое-что достал оттуда для меня.

Темная бровь на красивом лице насмешливо изогнулась.

— Должно быть, тебе известно о ее содержимом кое-что, чего не знаю я. Вы очень загадочны сегодня, госпожа Костопулос.

Сэм снова повернулась к нему и резко ответила:

— Зато ты, как обычно, непоколебим и богоподобен. Твоя привлекательная маска на месте, ни один мускул не дрогнет... Перестань доказывать всем и вся, что ты не способен совершать ошибки, свойственные нам, простым смертным. Конечно! Куда нам до тебя? Мы столь глупы, что стараемся не лезть в чужие дела и не доставлять неприятностей ближним.

Он не пошевелился. Ничего не сказал. Но через мгновение лицо его изменилось, черты стали тверже мрамора у них под ногами.

— В чем дело? Ты задалась целью оскорбить меня? — холодно произнес Персей. Его испепеляющий взгляд заставил Сэм съежиться. — Может, просветишь меня, откуда столь внезапная ненависть? — спросил он с убийственным спокойствием. — Или ты ждешь, чтобы я сам угадал причину, заставившую твой язык превратиться в змеиное жало?

На ее щеках запылали алые пятна.

— Играй в какие угодно игры с кем-нибудь еще, но не со мной! Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, так что нет смысла это обсуждать. Я хотела бы получить обратно мой паспорт.

Глаза Персея бесконечно долго изучали напряженное лицо девушки.

— Ты думала, что я его держу в сейфе...

— Или в стальной ячейке в банке.

Воздух между ними ощутимо сгустился.

— Ты собираешься отправиться путешествовать?

— Не путешествовать. Я возвращаюсь в Нью-Йорк.

— Навестить старых друзей? — поинтересовался он тем вкрадчивым тоном, от которого у нее застучало в висках.

— Вернуться к моей прежней жизни! — раздался резкий ответ.

— Меньше чем через год ты будешь совершенно свободна и сможешь ехать куда угодно.

Саманта презрительно улыбнулась:

— Верно. Мы заключили сделку. Но ты совершил то, что сводит на нет наш контракт, и теперь я хочу его расторгнуть.

Персей упер руки в бока, и это привлекло ее внимание к шелковому костюму кофейного цвета, который он надел для их выходного вечера. Брюки сидели как влитые. Великолепно скроенный пиджак подчеркивал ширину его плеч.

— Если бы ты спросила... — Он искоса посмотрел на нее непроницаемым взглядом. — Я бы сказал тебе, что твой паспорт лежит в правом верхнем ящике моего письменного стола на Серифосе.

Сэм растерянно воззрилась на Костопулоса. Она думала заглянуть в его стол, но в последнюю секунду совесть не позволила ей этого сделать.

— Честно говоря, я удивлен, что ты его не нашла и не уехала без моего ведома.

— Конечно, ты удивился, потому что сам поступил бы именно так, — бросила она в ответ, отчего его брови слились в непреклонную черную линию. — Я же хотела быть честной, поэтому и приехала сюда, чтобы попросить освободить меня от нашего контракта.

Прикрыв глаза, Персей пробормотал:

— Если нарушение, которое я предположительно совершил, действительно настолько ужасно, как ты дала это понять, меня можно было бы убедить отпустить тебя... если ты объяснишь мне причину.

— Жестокость, по-видимому, тебе свойственна, Персей, но я полагаю, что ни один человек не мог бы подняться до твоих высот, не обладай он этой малодостойной чертой характера.

— Будь осторожна в выражениях, — предупредил он, явно теряя терпение.

Это лишь подлило масла в огонь.

— Или что? — в ярости спросила Сэм. Ее глаза горели синим огнем. — Ты повторишь историю и велишь заточить меня в турецкий монастырь? Неужели в мире нет мужчины, которому может доверять женщина?

Персей разразился пугающим потоком греческой брани, и девушка бессознательно попятилась. Он был в такой ярости, что Сэм засомневалась, на самом ли деле она заметила промелькнувшую в его глазах боль перед тем, как их заволокла пелена гнева.