Я видела этот сон много раз, потому что Шри продолжает часто меня выключать, так как постоянно идут муссонные ливни и грозы. Молния недавно ударила в одно из ближайших к храму деревьев, на котором было несколько моих сенсоров. Они полностью сгорели, как и само дерево, но пожар не распространился дальше по джунглям — сильный дождь погасил огонь. От этого удара пострадало множество мелких животных и обезьян, укрывшихся в густой листве. Их обугленные тела я потом видела разбросанными вокруг и почувствовала некоторое облегчение, когда среди них не узнала Малыша. О нет, я бы и слезинки не проронила из-за его страданий, так ему и надо, насильнику бессовестному, но неужели мое дитя родится сиротой?

Сон начинается с самих родов. Я нахожусь в каком-то огромном зале, который гораздо больше, чем внутренность этого храма. Все вокруг меня белое — стены, потолок, пол, мебель, похожая на больничную или кухонную, хирургический стол, на котором я лежу, мой операционный балахон и одежда у всех присутствующих.

Их около десяти, но мне удается узнать лица только двоих, на остальных белые маски и колпаки, закрывающие волосы, так что видны лишь глаза. Малыш сидит на корточках в углу с явно сокрушенным и виноватым видом, как ему и подобает. По его щекам стекают какие-то капли, но я со своего места не могу разобрать — слезы это или пот из-за жары, которая здесь царит.

Слышится звук, похожий на гонг, и в этот момент ко мне подходит человек, и я откуда-то знаю, что это главный врач и он будет принимать роды. Когда он склоняется надо мной и включает большую круглую лампу, стоящую у меня в изголовье, в неожиданно ярком свете я вижу, что это Будда, статуя которого постоянно стоит в храме у меня перед глазами. Но сейчас не кажется таким большим и толстым, и взгляд его не блуждает где-то вдали. Напротив, он похож на добродушного дядюшку с богатым акушерским опытом, само появление которого вселяет в роженицу надежду и уверенность.

Он поднимает руки, одетые в белые резиновые перчатки, до уровня глаз. На его одежде короткие рукава, и часть рук обнажена, поэтому я вижу, что под густыми волосками на обоих его локтевых сгибах проглядывают какие-то круглые татуированные знаки, но не успеваю их как следует рассмотреть, потому что Будда быстро опускает руки и произносит спокойным голосом: «Начнем». Это звучит скорее как предложение, чем как приказ.

Теперь большую часть обзора мне закрывает белая гора моего вздутого живота, поверх которого я вижу только почти лысое темя Будды. Мне приходит в голову, что именно из-за скудости волос на нем и нет колпака, подобного тем, что надеты на всех остальных присутствующих. Ему нечего прикрывать. Он весь погружен в работу, которая идет успешно, он даже что-то напевает или тихо насвистывает, что — мне не разобрать, явно уверенный в том, что роды долго не продлятся. Два или три раза он поднимает взгляд поверх моего живота, чтобы послать мне улыбку или ободряющий взгляд.

Хотя Будда, несомненно, копается в моей утробе, я ничего не чувствую, несмотря на то что он не делал мне никакой анестезии, что кажется немного необычным, но я не обращаю на это особого внимания — достаточно того, что меня миновала боль, которой я так боялась. Откуда-то сзади подходит медсестра и тампоном вытирает влажный лоб Будды, а мне на миг кажется, что след, оставшийся на белой вате, — зеленоватого цвета.

Но у меня нет времени сосредоточиться на этой странности, потому что в следующее мгновение я слышу веселый голос Будды: «Вот он». Вокруг него собираются несколько ассистентов и медсестер. Они выглядят сильно уставшими, будто появление на свет одного обычного ребенка требует огромных усилий. Они словно что-то придерживают, и лишь по выражению их лиц я понимаю, что это «что-то» довольно тяжелое.

В ту же минуту обзор начинает увеличиваться, мой живот будто сдувается, и я вижу наклоненные головы ассистентов и Будды, замечаю, что их довольные взгляды направлены куда-то вниз, на что-то, чего я не вижу. Мне кажется, что из меня начинает вытекать что-то теплое и густое, вызывая легкое жжение между ног; это продолжается и продолжается, пока мой живот совсем не опускается. Теперь я могу увидеть все, что до недавнего времени было закрыто.

Торопливая деятельность не прекращается, но теперь она происходит где-то под моим операционным столом. Все наклонились, однако я не вижу в их движениях никакой обеспокоенности, правда, меня начинает охватывать тревога, потому что я до сих пор не слышу плача новорожденного. Но кое-что я слышу: хриплый хохот из угла, где скорчился Малыш.

Я смотрю туда и вижу его озаренное лицо — счастливый отец, только что впервые увидевший своего отпрыска. Я вздрагиваю, подумав, что случилось наихудшее — младенец похож на него, ибо иначе с чего ему быть таким довольным. То есть полное поражение: он не только меня изнасиловал, но я еще и родила обезьяну по его образу и подобию.

Мне хочется закрыть глаза, чтобы не видеть ребенка, но любопытство и материнский инстинкт берут верх, и я слегка приподнимаюсь на локтях — как раз в то момент, когда Будда с ассистентами поднимают над столом плод моей утробы. Я готова к худшему или, по крайней мере, так считаю, ибо то, что наконец появляется перед моими глазами, все же вызывает у меня крик ужаса, который замирает где-то на полпути, не дойдя до губ.

Я все-таки родила не обезьяну. Будда улыбается, подходя к моему изголовью и неся с помощью медсестры большой прозрачный пузырь, в котором, скорчившись в позе эмбриона, лежит Шри. Только теперь я осознаю: мне вообще не казалось странным, что его единственного я до сих пор не видела рядом.

Он абсолютно голый, как и подобает новорожденному, а на месте, где должна быть еще не перерезанная пуповина, извивается змея, пытаясь пробраться к нему в живот. Шри беспомощно смотрит на меня вытаращенными глазами, полными отчаяния, пытаясь что-то сказать, но его слова не слышны сквозь оболочку пузыря.

Пошатнувшись под тяжестью груза, Будда и его ассистенты, внезапно выпускают пузырь из рук в одном-двух шагах от меня, и он начинает падать, медленно, как всегда в сновидениях, а потом наконец достигает пола. Хотя скорость падения была и небольшой, удар о твердую поверхность оказался разрушительным для хрупкого пузыря — оболочка лопнула, и из него мгновенно вытекла вся жидкость, грязная и липкая, а Шри стал испуганно открывать рот, пытаясь вдохнуть воздух, словно рыба, выброшенная на берег.

Я подняла умоляющий взгляд на Будду и остальных, к которым теперь присоединился и Малыш, но они не предпринимали ничего, чтобы защитить моего ребенка, помочь ему. Лишь стояли, склонившись, вокруг него, посреди этой ужасной лужи, которая совсем изгадила здешнюю белизну, и смотрели, как корчится Шри, а на лицах у них играли пакостные усмешки.

В это мгновение крик наконец вырвался у меня из того места, где он застрял, и разнесся по огромной белой комнате, отчего она задрожала, а потом вдруг растаяла, превратилась в ничто, оставив меня одну, испуганную и взмокшую, уже не во сне, но еще не в яви, посреди тьмы и тишины ожидать, когда Шри меня снова включит, чтобы я наконец проснулась.