Потом он четыре раза подряд ничего не выиграл, хотя закрывал по полстола, грохнул рассерженно кулаком по зеленому сукну, пробормотал какое-то ругательство, резко вскочил со стула, опрокинув его при этом на пол, и наступил мне на ногу, выбираясь из-за стола. Я думаю, только в этот момент он заметил меня, потому что процедил сквозь стиснутые зубы краткое извинение, направляясь к другому столу. Однако никоим образом он не связал меня с неудачей, постигшей его, и не обратил внимания, что все четыре последних раза я выиграл, выбирая номера для ставок только после того, как он расставлял свои фишки.

Дыма стало меньше, но мое беспокойство увеличилось. Колесо взыщет за эту услугу, оно всегда за все взыскивает — а это означает, что я продолжу выигрывать. Я начал ставить самые мелкие фишки, чтобы сделать выигрыши более неприметными, но все равно, когда я снова выиграл три раз подряд старший стола поднял серебряный колокольчик и подозвал к себе служителя в ливрее, отдав ему приглушенным голосом какое-то приказание. Тот быстро удалился и вскоре вернулся в сопровождении двоих невысоких господ строгого вида, судя по всему, из управления казино. Они подошли к поднявшемуся старшему стола и стали с ним шептаться, поглядывая на меня. Делалось это незаметно, совершенно в духе здешнего заведения, и никто из игроков, кроме меня, не обратил на них внимания, да и я лишь раз посмотрел на них искоса, не желая показывать, что знаю о поднявшейся тревоге.

Крупье с родинкой между глаз притворился, что подравнивает и без того выровненные фишки, явно медля бросать шарик в ожидании исхода совещания во главе стола. Поту него сейчас тек и по вискам. Я не заметил поданного ему знака, но пальцы у него подрагивали, когда он схватил шарик с предыдущего номера и запустил его в направлении, противоположном вращению колеса.

Меня осенило в тот момент, что причиной его волнения может быть обвинение в каком-то сговоре со мной. Если бы это было так, я мог бы приказать ему выбросить любой из тридцати шести номеров, а не тот, на котором стояла моя фишка. Но проклятому колесу все равно, кто и как бросает шарик, потому что оно само решает, где остановиться. И, разумеется, оно остановилось на моем номере. Девятнадцатый раз подряд.

То ли крупье был опять подан неприметный знак, то ли он поступил так под влиянием непреодолимого желания сбежать — не знаю, но только, вставая со своего места, чтобы уступить его одному из двоих пришедших к старшему стола, он вздохнул с облегчением. Против всех обычаев, он не ушел, а остался у позолоченного ограждения колеса, явно не силах обуздать любопытство. Никто не упрекнул его за подобное нарушение порядка, ибо никто его и не заметил. Это было сейчас несущественной мелочью.

В то время как его страдания кончались, мои только набирали силу. Колесо добилось того, чего хотело, — выдало меня, выставило на обозрение, так что долго здесь играть мне не светит. А это было наихудшим, что могло произойти, ибо мне совсем немного оставалось до конца, до того, чтобы проникнуть в этот чертов круг независимо от прихоти случая и законов математики. Но времени больше уже не оставалось. Проклятое колесо поняло, что оно в ловушке, и отчаянно защищалось.

Не зная, что предпринять, я не предпринял ничего. Последний выигрыш лежал там, где мне выплатил его новый крупье, — не передо мной, а на выигравшем номере, оставшись таким образом в игре. Крупье сделал это намеренно, провоцируя меня, в твердой уверенности, проистекающей из многолетнего опыта, что теперь он держит события под контролем. На мгновение мне стало его жалко.

Когда второй раз подряд выиграл один и тот же номер, над столом пронесся вздох недоумения. Сейчас здесь собралось довольно много игроков и зрителей, потому что сколько ни пыталось руководство казино действовать в необычных обстоятельствах как можно незаметнее, по залу словно пронеслась невидимая волна возбуждения. Многим подошедшим еще не было понятно, что происходит, поэтому в толпе слышались приглушенные расспросы и разъяснения.

Я чувствовал на себе испытующий взгляд нового крупье, в котором, похоже, смешивались смущение и остатки самоуверенности. Но природная осторожность взяла верх, и, приняв обычные чаевые с поспешной благодарностью, на сей раз он поставил фишки передо мной, а не вновь на выигравший номер. Затем запустил шарик уверенно, убежденный в том, что все неприятности теперь, наконец, позади.

С силой запущенный шарик из слоновой кости, катясь по ореховому дереву колеса, издавал громче, чем обычно, свое ворчливое стрекотание, неодолимо маня игроков к столу — делать последние ставки. Но мне этот неровный шум вдруг показался мерзким и отвратительным, словно издевательский хохот — и больше я не мог выдержать. Почувствовав себя почти задавленным, я вскочил со стула с желанием как можно быстрее уйти, убежать куда-нибудь.

Однако когда я отвернулся от стола, то натолкнулся на стену. Здоровенный штириец спешил сюда. Привлеченный толчеей, он теперь решительно прокладывал себе путь сквозь толпу любопытствующих с полной горстью фишек, которые следовало поставить до предупреждения крупье. В другой руке он небрежно держал зажженную сигару, при этом уже успел чиркнуть ее кончиком по глубоко декольтированной спине одной дамы и стряхнуть пепел в чей-то рукав.

Неожиданно встав, я оказался для него препятствием, которое нелегко было преодолеть, хотя, вероятно, он не принимал меня за стену. И все же он задержался на секунду, не зная, как быстрее меня обойти. Я тоже остолбенел, решая ту же проблему. Наши взгляды невольно встретились, выражая два абсолютно противоположных желания — уйти и приблизиться.

Это длилось всего несколько мгновений, меньше полного оборота шарика по краю колеса. Стрекотание смягчилось, потому что вращение замедлилось. А затем более сильная воля, подкрепленная более могучим телом, взяла верх. Штириец отказался от мысли обойти препятствие или убрать его с дороги; он просто перегнулся через меня, прижав к зеленому сукну стола, и стал размашисто разбрасывать фишки поверх моей головы и плеч, обдавая меня запахом табака и перегаром.

От него так разило табаком и спиртным, что я отвернулся, и теперь прямо перед моим лицом вращалось колесо-мучитель, по которому шарик описывал последние круги перед завершающим падением на номер, который был уже известен. На миг я ощутил себя осужденным на смерть, кладущим голову на плаху. Я все еще оставался прижатым к столу громадной тушей штирийца. Нужно было только спокойно дождаться, когда опустится топор-шарик.

И именно в тот момент, когда мой взгляд беспомощно упирался в дьявольское колесо, вращающееся прямо у меня перед глазами, вдруг упала последняя завеса. Тайны более не существовало, я переступил порог, все было кончено. Круг наконец сдался.

Оставалось времени ровно столько, чтобы рассыпанную кучу моих фишек, на которых я уже лежал, толкнуть отчаянным движением на цвет, что точно не выпадет. В тот же миг прозвучало резкое предупреждение, что ставки больше не принимаются. Но сердитый возглас старшего стола предназначался прежде всего штирийцу, продолжавшему неуклюже шарить по своим и чужим фишкам. Стрекот шарика превратился в ровный шум, с которым он направился к своему конечному пункту, а давление на мои плечи наконец ослабло, ибо штириец поднялся, чтобы видеть исход броска.