Мышлаевский и у Булгакова – в центре конфликта. Взрывной, темпераметный, сильный штабскапитан – единственный из всех героев внутренне собран и всегда готов действовать. За его шумной манерой общения, яркой внешностью скрыт настоящий мужской характер. И Мышлаевский Басова тоже был таким – он конкретен в словах, четок в поступках, его яростная энергия повышала сопротивляемость натиску жизни у окружавших его людей – поэтичного Турбина, мятущейся Елены. Мыш лаевский Басова тоже первым понимал, что наступило время выбора, и свой он делал так же решительно и однозначно, как и жил.

Басов «осмелился» играть Мышлаевского после блестящего, вошедшего в историю отечественного театра исполнения этой роли Борисом Добронравовым в прославленном спектакле МХАТа, о ко торой говорили как об уникальном совпадении индивидуальной актерской интонации и образа булгаковского героя. Мышлаевский Басова – тоже совпадение его собственной актерской и человеческой природы с рисунком роли и замыслом драматурга. Этот Мышлаевский тоже легко оттаивал и столь же стремительно мог сгруппироваться, он был всегда готов отражать нападение и говорил и действовал – как отрезал. В нем тоже уживались бравада и нежность, бескомпромиссность и умение заблуждаться.

Мышлаевский приходил в дом Турбиных, замороженный бесновавшейся за окном метелью, и уходил из него тоже «замороженным» – завороженным новой идеей, новой жизнью, уходил, чтобы выплеснуть свою горячность на поле другой битвы – во имя становления нового миропорядка в стране.

В «Опасном повороте» Басов появился в роли, казалось бы, незначительной, но постепенно становилось очевидным, что именно Чарлз Тревор Стэнтон, словно между делом подстегивающий беспощадное, импровизированное расследование убийства Мартина Кэплена, является той лакмусовой бумажкой, тем катализатором, который заставляет каждого героя проявить свое подлинное лицо и признаться во лжи. За Стэнтоном хочется наблюдать, и поражаешься, как этому грубому, несимпатичному, самоуверенному выскочке удается подчинить своей воле «благородное» аристократическое семейство.

Критик А. Аникст после выхода фильма на «голубые экраны» писал о Стэнтоне Владимира Басова: «Да, Стэнтон циник, трезвость его ума оскорбительна для других, но чем больше раскрывается подлинное лицо Стэнтона, тем очевиднее становится, что по-своему он был несчастен и вся горечь его речей объясняется именно этим».

А вот за роль адвоката Киреева в «Нейлоне 100%» и эпизодическое появление в роли гитариста в «Возвращении к жизни» Басову от критики досталось изрядно. Поющий по фильму (и, кажется, еще и пьющий) пройдоха-адвокат показался самой требовательной части публики излишне шаржированным и отчасти пройденным этапом актерской карьеры известного режиссера. А в сцене в гостинице из «Возвращения к жизни» критикам показалось обидным, что такой опытный режиссер разрушил проблематику картины «незамысловатой водевильной эксцентрикой» своего участия в сюжете.

Но за словами, исполненными гражданского пафоса и страстной озабоченности о цельности художественных произведений, вышедших «из-под пера» кинорежиссера Басова, критики просмотрели главное. Басов остался Басовым даже в этих на первый взгляд не особо значимых ролях, сыграв в случае с Киреевым не столько осуждаемый социальный тип юриста-жулика, а мужа, безнадежно влюбленного в свою жену-дуру, ради которой он готов на все – купить, продать. «Пес с ними, с деньгами», – говорит герой Басова, лишь бы любимая получила то, что хотела, – шубку за 500 рублей. «Пес с ними, с деньгами», – лишь бы отстала и дала хотя бы ненадолго погрузиться в свои мужские мечты и фантазии.

И «тонкий, умный актер» Басов в «Возвращении к жизни» играл не просто вставной номер с сентиментальным дуэтом под гитару с главным героем, который вскоре легко и почти не задумываясь обокрадет заехавшего на гастроли гитариста. Нет, Басов играл то, что знал и чувствовал, – играл о том, что обмануть артиста легко. У настоящего артиста – душа нараспашку, он и на сцене, и в жизни открыт и доступен и для тех, кто восхищается его талантом, и для тех, кто использует его доверчивость в своих целях.

Басов никогда не играл однозначно. И даже в самой коротенькой миниатюре создавал объем, рассказывал судьбу, проявлял характер. Именно эти его качества, помноженные на блестящий талант импровизатора и выдумщика, хорошо знакомые его коллегам по репетициям в павильоне на съемках и дружеским капустникам, его, басовская, точность в постановке исполнительских задач и филигранное их воплощение, нужны были Георгию Данелии в том, ставшем знаменитым, эпизоде в фильме «Я шагаю по Москве».

После этого поистине триумфального успеха приглашения Басову-актеру стали поступать регулярно. И он с удовольствием откликался на предложения коллег. Ему нравилось в коротеньком эпизоде, как, например, в роли пьяного пассажира поезда времен войны в фильме «Завтраки 43-го года», двумя-тремя штрихами рассказать о человеке все и, связав его судьбу со своим прошлым одному ему видимыми нитями, нарисовать обобщенный образ современника – человека из реального мира, знакомого, друга, соседа.

Как правило, басовские персонажи проживают на экране всего несколько минут, порою просто возникают, словно мимоходом, чтобы только успеть представиться и сразу же уйти. И когда Басову, случалось, предлагали сниматься в главных ролях с обещанием: «Вы будете в каждом кадре!», он почти всегда, по свидетельству его коллег, отвечал: «Вы предлагаете мне не главную, а просто длинную роль». И выбирал в том же сценарии небольшой эпизод, объясняя свое решение раз и навсегда им самим установленным принципом: «Актер должен прийти на экран как бы нечаянно и уйти чуть раньше, чем его захотят отпустить».

Существовало расхожее предубеждение, что коллеги-режиссеры со столь завидным постоянством приглашали сниматься Владимира Басова только из-за его исключительной, неповторимой внешности. Его лица, черты которого «по-особому выразительны в своей неправильности». Его улыбки, в которой необъяснимым образом сочетались открытость и затаенность, детское удовольствие и целомудренное смущение, безудержная радость и глубокая грусть. Коллег-режиссеров даже обвиняли в том, что они расчетливо эксплуатировали внешность Басова, одно упоминание имени которого в титрах уже вызывало у зрителя ожидание чего-то радостного и веселого. О Басове говорили, что он – «все гномы из сказки о Белоснежке сразу: и Ворчун, и Растяпа в одном лице».

И Басов действительно бывал невероятно смешным, «отжимая» в краткий миг своего появления на экране «сочный юмор» из любой даже самой маленькой роли. Но он никогда не переигрывал, не пережимал, он знал меру во всем, что делал в кино – снимал фильмы или играл роли. И поэтому его любили снимать.

Для Георгия Данелии Басов стал чем-то вроде «актера-талисмана». В следующей за «Я шагаю по Москве» картине режиссера – сатирической комедии «Тридцать три» – Басов сыграл директора краеведческого музея, приходящего в череде других просителей со своим предложением к главному герою картины Ивану Травкину – «счастливому» обладателю феномена тридцать третьего зуба, который обычно в природе у людей не растет. Герой Басова с самым что ни на есть серьезным видом деловито предлагал Ивану Травкину продать свой череп, который теперь представляет столь серьезный научный интерес, руководимому им краеведческому музею. Этот ценный экспонат директор лихо приобретал за счет музейных фондов, подсовывая Ивану – Евгению Леонову договор и деньги, и совершенно искренне не понимал упорства Травкина, никак не желавшего расставаться ни с одной частью своего пока еще живого скелета. И в ответ на робкое возражение главного героя, категорически еще не собиравшегося умирать, отвечал сдержанно и скорбно, воздевая к небу чистые, как слеза ребенка, глаза: «Все мы гости на этой планете!»