Чего вы будете бояться больше всего? Да своих же соседей-сослуживцев-товарищей, которые залупаются против начальства. Потому что за их выебоны полетит ваша голова.

И что вы будете больше всего ненавидеть? Любые формы коллективности. Потому что для вас любое объединение людей, любой «общий список» — это всегда расстрельный список. Вы точно знаете — если вы внесены в какой-то реестр, то за прегрешение любого другого человека из того же реестра накажут и вас. Вы будете жутко бояться любой коллективности.

И если вам предложат «вступить в протестную партию», вы побежите от таких доброхотов так, что пятки будут сверкать. Потому что тут — и то, чего вы боитесь, и то, что ненавидите.

Сравните вышеописанное с психологией среднего россиянина. «Все тютелька в тютельку».

Отчего это? Причина банальна: все формы коллективности, которые знакомы русскому народу, носили карательный характер. Начиная от знаменитой русской «общины», которая на самом деле представляла собой фискальную машину для стрясания налогов с «мира», и, кончая, например, армией, что царской, что советской, что нынешней. В сознание впечаталось: людей держат вместе для того, чтобы за вину одного наказывать всех — затем, чтобы они сами подавляли в своей среде любые поползновения к бунту, даже самые обоснованные. Заставляли друг друга терпеть все — потому что «один вылезет, всем песец».

Это и есть причина, по которой народ наш безмолвствует, что бы с ним ни делали. Для возмущения нужны люди, болеющие за народ — а всякий болеющий за народ имеет совесть, а совесть ему говорит: не подставляй людей, ты выежнешься, а всем станет хуже. И страх шепчет: тебя никто не поддержит, скорее удавят. «Свои же и предадут». И чем ближе этот свой, тем он опаснее — потому что «сын за отца отвечает» (это все усвоили), как и отец за сына, и поэтому кошмар любого отца — сын-радикал, «скинхед какой-нибудь». Впрочем, папаша, подавшийся в оппозиционеры, вызывает у сына схожие чувства — «череп мой рехнулся, все бабло зарабатывают, а он по митингам шарится, старый козел». То же происходит с братьями и сестрами, мужьями и женами: характерно, что в среде оппозиционеров мало семейных пар… И так далее. Семейно-родовая разобщенность современных россиян тем и объясняется: род и семья для них — не «спина», не опора, а ровно наоборот.

Разумеется, осознавать это неприятно. Поэтому «хитрый разум» обязательно находит оправдание такому поведению. Возмущающиеся против зверств начальства — или тех, кому начальство покровительствует (а оно обязательно кому-нибудь покровительствует, специально разгуливает сволочь и натравливает ее на народ, это такая технология) — так вот, возмущающиеся всегда оказываются «не те», они «не внушают доверия», у них не те лица и не тот голос, и так далее. Когда их начинают прессовать, всегда находится тот, кто скажет с облегчением — и хорошо, эти ребята «сами виноваты», «не понимают государственной необходимости», «вечно всем недовольны», «хотят славы», «бузотеры и дегенераты», «говно нации» (это повторяют за Лениным даже отмороженные антикоммунисты) и вообще наймиты Вашингтона, Лондона и Пекина. И все закивают или хотя бы не станут возражать.

Да как же тут возразишь? В конце концов, кто докажет, что восстающий чист как стеклышко? Мало ли что у него на душе. Все всегда можно объяснить какими-нибудь скверными мотивами. На крайняк с объяснениями поможет власть и ее пропагандоны. Причем качество государственной пропаганды может быть сколь угодно низким: поверят тому, чему хочется верить, а хочется — от все того же страха перед смелым ближним, который «может подставить нормальных людей».

Опять же, не стоит рвать на себе волосы и думать, что речь идет о какой-то врожденной низости и порче генома. Если народ — любой народ — долго воспитывать в таком духе, то самое и выйдет.

Ну например: все народы, долго жившие «под немцами» — например, те же восточноевропейцы или прибалты — и терпевшие от них немыслимые страдания, в то же время бесконечно восхищаются, просто раболепствуют перед ними, и готовы лизать немецкий сапог совершенно бескорыстно. В то же самое время люто ненавидя русских — именно потому, что русские никогда не умели вызывать настоящий страх перед собой. Это и неудивительно: русским не давало воли их же начальство. «Хорошее поведение» русских оккупантов было связано именно со страхом начальства перед появлением у русского быдла инстинкта власти. Русский, расстрелявший немца (не убивший в бою, а именно расстрелявший, как каратель), тем самым хоть на секунду да стал владыкой жизни и смерти другого человека. Такое не забывается — и такой человек становится опасен для властей: он сам был властью, и почуял вкус. Поэтому русских, позволяющих себе расправы даже над самыми что ни на есть гадами, наказывали. Все карательные акции были особой привилегией начальства, и допускали до них особых проверенных людей, как правило, из «органов» — то есть тех же, кто стоял в заградотрядах и т. п. Впрочем, это отдельная тема.

Но вернемся к нашим россиянам. Понятно, что так запрессованный народ не будет годен ни на что, кроме самой тупой эксплуатации, так как подавляться будет не только противуначальственная инициатива, но и вообще любая: высовывающийся — всегда опасен, всегда враг. И его будут топить — из ужаса перед коллективным наказанием. Никакого «развития» — в том числе экономического и технологического — здесь не будет. Но начальству того и не надо. «Оставим народу щи да лапоть» — главное, самим бы жировать и маслиться. Жирование и масляние, конечно, выходят жалкие, по сравнению с тем, что имеют и чем владеют власти в сильных и свободных странах — но, с другой стороны, в сильной и свободной стране такой кал, как россиянское начальство, не имеет ни единого шанса ни на какую власть.

Теперь обратим внимание вот на что. Человек, привыкший бояться любого возмущающегося, восстающего ближнего, рано или поздно доходит до того, что начинает приискивать любой жертве, не только жертве начальства, но и кого угодно — вину, придумывать ее. Девушку изнасиловали в темном углу — наверное, «блядь была», «юбку короткую носила», «сама виновата». Парня зарезали — наверное, «косо посмотрел на ребят», «нагло себя вел», «не убежал, полез защищаться», «сам виноват». Ограбленные, изнасилованные, убитые — все «виноваты сами». Нищенствует ограбленный властями — «а надо было крутиться, вертеться», пьет с горя — «алкаш и слабак», пытается что-то делать — «провокатор».

«Провокаций» россиянин вообще боится до усера, это его любимое слово. Поэтому, кстати, он обожает обвинять всяких оппозиционеров не только в продажности Вашингтону и Пекину, но и в работе на ФСБ: ему ведь понятно, что человек, который не ссыт страшной власти, сам работает на нее, иначе почему он не боится? И цель его — заманить, завлечь невинного обывателя «под репрессии». «Это начальство нас проверяет» — думает россиянин и поджимает дрожащий хвостишко, «ну да я умный, я не поддамся». «Не поддаваться на провокации» — за этим занятием он и проводит жизнь, тихо попискивая: «как же мы плохо живем». Впрочем, все обвинения в свой адрес — даже самые абсурдные: в лени, например — он принимает покорно и смиренно. «Да, мы такие… плохие мы… вот другие народы загляденье: непьющие, работящие». Говорится это в основном о народах, промышляющих разбоем и воровством. Впрочем, это тоже отдельная тема.