Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Оближи головку, Марин… Пососи еще… – просит Даня отрывисто. – Я сейчас кончу… Блядь, я сейчас кончу… Не могу больше терпеть… – выдает со сдавленными толчкообразными выдохами, едва прохожусь языком. Каждое слово будто огнем меня опаляет. И я уже сама не могу терпеть. Хочу этого не меньше, чем он. А возможно, даже больше. – Ох, блядь… Соси… Соси у меня… Соси мой член, Динь-Динь…
Сосу, конечно. Я ведь сама в раж вхожу. Жаль, что длится это действительно недолго. Когда его член начинает пульсировать, подо мной будто пол в тряску приходит. Знаете это общее всполошенное состояние организма, когда ты улавливаешь приближение какой-то опасности? Происходит резкий выброс адреналина в кровь. Сердце с грохотом срывается. Пульсация в висках становится оглушающей. Дыхание сбивается.
Даня перехватывает инициативу, выдергивает из моего рта член, своей рукой его стискивает. Я охаю, зажмуриваюсь, сжимаюсь вся и замираю. Первые брызги спермы прилетают мне на глаза. Морщусь, ощущая, как Шатохин поливает мое лицо густыми и горячими потоками.
Влажные частые звуки, которые рождают ритмичные движения его руки по члену, перекрывают сначала короткие рычащие выдохи. А потом – громкий хриплый стон, заставляющий меня задрожать.
– Открой рот… – командует Даня резко.
Незамедлительно подчиняюсь. Выкатываю язык, как он когда-то учил. Послушно, не без личного удовольствия принимаю часть той терпкой, солоноватой и вязкой жидкости порока, что он направляет мне в рот. Остальное попадает мне на волосы, плечи и даже грудь.
Удушье возникает неожиданно. Я инстинктивно сглатываю скопившуюся во рту сперму, совершаю натужный вдох, смаргиваю слезы и вновь выкатываю язык.
Семяизвержение Дани по моим ощущениям длится долго. Я с каждой пробегающей секундой дрожу все сильнее, но по факту не двигаюсь. Пока он не опускается на колени рядом со мной. Буквально рухнув, сразу же обнимает. Я закрываю рот, снова сглатываю, как могу, вытираю лицо и будто опадаю, присаживаясь ягодицами на пятки.
Только сейчас замечаю, насколько сильно колотится мое сердце. Только сейчас начинаю бояться, что оно попросту разорвется. Только сейчас в принципе осмысливаю все свои чувства.
– Посмотри на себя, – сипит Даня, обжигая мое лицо дыханием. Я открываю глаза, направляю взгляд вниз и совершенно неуместно смущаюсь. В конце концов, собственное, раскрасневшееся, обнаженное тело в липких потоках спермы не каждый день доводится видеть. – Ты вся моя… Моя, Марин…
На эти заявления не нахожу возражений.
Возможно, потому что их не существует? Возможно, я с ним согласна?
Боже, как же кружится голова…
– Все, Марин. Детокс окончен. Мне башню рвет. Терпения нет. Еще хочу.
Я даже не вслушиваюсь в то, с какими интонациями он это произносит. Смотрю в его все еще черные магнетические глаза и в какой-то транс погружаюсь.
– Я устала, Дань… – мой собственный голос звучит тихо, будто печально. – Я беременна, помнишь? Мне нужно умыться и отдохнуть.
Он прищуривается. Спускает взгляд вниз, на мой живот.
– У тебя что-то болит?
Стыд становится нестерпимым. Я вздыхаю, поднимаюсь и забираюсь в джакузи. Не глядя на Шатохина, быстрыми движениями умываюсь. Но он, конечно, не задерживается. Входит в воду следом. И вновь зачем-то обнимает меня. Прижимаясь сзади, поглаживает живот.
Черт возьми, как меня это… Что? Раздражает? Бесит? Нет. Эта нежность размазывает.
– Извини, – выдыхает Даня, повергая окончательно в шок. – Я месяц без оргазмов. Я мог бы найти кого-то, да… Раньше так делал и даже не думал особо. Я мог бы просто подрочить, – подкрепляет сказанное грубоватым смешком. По моему телу новые волны дрожи расплываются, как я ни стараюсь отгораживаться от всего, что Шатохин делает и говорит. – Марин… Я хотел очиститься… Ну, после того, что было в баре… – едва он это вспоминает, я всхлипываю и с силой дергаюсь, чтобы отодвинуться. Не отпускает. Обхватывает поверх плеч руками и блокирует. – Я понимаю, что сделал тебе больно! Мне очень жаль! Блядь, я говорил уже, но если надо, скажу еще! Пока не найдутся слова, которых, на хрен, для тебя будет достаточно!
– Мне уже достаточно! Перестань об этом вспоминать!
– Ты простила?
– Нет!
– Блядь… Что тогда? Как дальше, Марин?
– Я не знаю! Может, просто оставишь меня в покое?!
– Блядь… Блядь… Маринка, я клянусь, что больше никогда ни к кому другому не прикоснусь. До конца своих дней! Скорее член себе отхерачу, чем суну его в какую-то левую телку. Клянусь, Марин! Ты у меня одна! Я тебя… Я тебя… – наше учащенное дыхание одновременно обрывается. Мир затягивает одуряющая тишина. Пока Даня не рассекает ее сиплым поверхностным выдохом. – Я тебя одну, Марин.
Это… Это то, что я думаю?
Черт…
Что он мелет? Снова мозги мне пудрит? Зачем?
– Я… – хриплю едва слышно. – Я, пожалуй, промолчу.
– Почему?
Он расстроен? А что мне сказать?
– Это… Это я просто не хочу портить.
– Пиздец, Марин, – припечатывает Шатохин в ответ.
Я цокаю языком и тут же завожусь.
– Обидели Бога Похоти! Конечно, пиздец, Дань! Полный пиздец!
Он тотчас к себе разворачивает.
– При чем тут обидели? – впивается взглядом. – А из нормального, значит, нечего сказать? Так получается?
Театрально развожу руки.
– Получается, что так!
– Я тебя сейчас… – цедит, надвигаясь. – Я тебя сейчас придушу, блядь!
– Делай, что хочешь!
И он делает. Не убивает, конечно. Совсем не этого ему на самом деле хочется. Он меня ласкает. Губы, шею, грудь, живот, промежность, ноги – все мое тело. Заставляет еще четырежды кончить. И сам раз за разом заливает со всех сторон спермой. И так до самого утра, пока я изнеможденная, вспотевшая и липкая не атакую кровать. Больше нет сил, даже на то, чтобы помыться.
– Все? – звучит откуда-то издалека разочарованный выдох Шатохина.
– Все. Надеюсь, завтра какой-то нормальный Бог будет.
– Завтра, да. Непременно, Марин. А у сегодня еще восемнадцать часов осталось. Я не все тебе рассказал. Когда проснешься… – последнее, что я слышу, прежде чем отключиться.
17
Я добиваюсь тебя.
– Не спишь? – шепчу, продирая каким-то странным вибрирующим хрипом не только горло, но и душу.
В
