обнимаю ее, крепко прижимая к груди, целуя в макушку. – Я рядом, поговори со мной. Раздели свое горе. Я представляю, как тебе непросто сейчас. В свое время я прошел через этот ад. Я знаю, что такое, в одночасье потерять близкого человека. Знаю, как никто другой. Но тогда мне не с кем было поделиться, я прошел все круги ада в одиночестве. А у тебя есть я. Раздели свое горе со мной.

Мадина стоит, уткнувшись лбом в мою грудь и тяжело дышит, пытаясь успокоиться. Я не давлю на нее, я просто рядом. И я рад, черт побери, что, когда стало невыносимо терпеть сжирающую изнутри черную бездну, она пришла за поддержкой ко мне, доверилась.

Я не знаю, сколько мы так простояли в обнимку на кухне, но через какое-то время Мадина глухо произносит:

– Отвези меня к маме. Я хочу попрощаться. Ты же можешь узнать, где ее похоронили? – и с надеждой смотрит на меня своими огромными, блестящими от слез глазами.

– Я все узнаю, не беспокойся. Но тебе наверно нужен мусульманский платок, или как он там называется. Я в них совершенно не разбираюсь, но если ты подробно все объяснишь, то я, думаю, справлюсь.

Мадина напрягается в моих руках, замирает и отводит взгляд. Долго смотрит в окно, словно, чего-то ждет, что-то ищет глазами. Но потом все же произносит отстраненным голосом, продолжая по-прежнему смотреть в окно:

– Купи любой, что покроет мою голову. Насколько мне известно, любая вера не разрешает приходить на кладбище с непокрытой головой. – Она делает паузу, как будто собирается с силами, чтобы сказать что-то важное. И я не ошибся. – Я не вернусь больше в ислам, Лев. Потому что моя вера в Аллаха рухнула с новостью о смерти моей мамы. Меня с детства убеждали, что Аллах – милостив, и Он каждому дарует по справедливости. Но это не так. Где эта чертова справедливость?! Почему моя мама в могиле, а отец, который ее избивал, который поднимал руку на меня и хотел продать за кусок в бизнесе человеку, славящемуся своей жестокостью по отношению к женщинам, жив?! Почему не наоборот?! Скажи, разве это справедливо?! Допустил бы Аллах такое, если бы он существовал вообще?! – последние слова она выкрикивает, глядя мне в глаза, словно там ищет ответы на свои вопросы.

И Мадина расплакалась. Прижимается ко мне, крепко обнимая за талию, как будто, если отпустит, то упадет, сотрясается всем телом и плачет в голос, выплескивая всю ту боль, что скопилась у нее за последние дни, месяцы, годы. А я хотел бы все забрать себе, но мне не под силу. Я – мужчина, который должен защищать женщин, не могу помочь маленькой и несчастной девочке…Поэтому все, что мне остается – просто обнять малышку и быть рядом.

Мне всегда казалось, что, приезжая на кладбище, ты попадаешь в другое измерение: здесь очень тихо, спокойно, по сравнению с большим и суетным городом, и даже громкий разговор кажется преступлением.

Мадина всю дорогу шла, смотря себе под ноги и не проронив ни слова. Я брел рядом с ней, все время кидая на нее встревоженные взгляды, потому что боялся, что она не выдержит такого психологического давления. Но она продолжала понуро идти и подняла голову, лишь когда мы пришли к могиле. Долго стояла, вчитываясь в табличку, повторяя имя матери одними лишь губами, словно не могла поверить, в то, что написано. Мадина возложила цветы, касаясь земли дрожащей рукой.

– Жаль, что тебе все же удалось найти ее могилу, – неожиданно отстраненным голосом тихо произносит моя девочка.

– Не понимаю…, – также тихо, в удивлении отвечаю я.

– Я убедилась, что моей мамы нет в живых. Нет никакой надежды, понимаешь, что это все неправда, чья-то злая шутка. Так бы я верила, что она жива, ходит со мной по одной земле и где-то рядом. Что у нее все хорошо, и моя мама счастлива.

Я разделяю ее боль и всецело понимаю. Запрокидываю голову, глядя на небо, словно ищу поддержки у тех, кто смотрит на меня с небес, как будто они могут подсказать мне, что я должен сказать, какие слова подобрать, чтобы убедить мою девочку, что надо жить дальше. Что пройдет время, ее шрам зарубцуется, и останется только фантомная боль, с которой потом научишься жить.

– Ты – ее продолжение, Мадина. Тебе просто нужно быть счастливой. Она ведь именно этого хотела для тебя, когда помогла бежать.

– И я буду счастлива. Назло этому чудовищу буду, – твердо произносит она, беря меня за руку и сжимая ее. – Прости, Лев. Ты столько сделал для меня, а я несу глупости. Я благодарна тебе, что ты узнал, где спит моя мама. И я ценю это, правда. Спасибо.

А я просто приобнимаю ее за плечи, целую в висок и тихо шепчу:

– Я всегда буду рядом, Мадина.

Глава 10

Мадина

Вскрикиваю и просыпаюсь. Сажусь в кровати. Задыхаюсь, как будто кто-то затягивает удавку на моей шее. Пытаюсь глотнуть воздуха, но у меня ничего не выходит, и паника накрывает меня с головой.

– Мадина, успокойся, слышишь меня? Это сон, всего лишь сон. Дыши, девочка, дыши, – раздается рядом голос Льва. Откуда он здесь так быстро? Я не слышала, чтобы он вошел.

Я «иду» на этот голос, носом втягиваю воздух и выдыхаю ртом. И так несколько раз, пока паника не отступает в темный угол комнаты, ожидая удобного момента, чтобы снова напасть.

– Умничка, вот так, – успокаивает меня Лев, протягивая стакан воды.

Я пью жадными глотками, пытаясь унять заполошно бьющееся сердце.

– Как ты здесь оказался? – хрипло спрашиваю я, пытаясь разглядеть в темноте комнаты очертания любимого.

– Я уже которую ночь прихожу спать в твою комнату. Охраняю твой сон. Потому что ты кричишь, – поясняет мужчина. – Мадина, мне все это не нравится, так и до психушки недалеко. У моего друга есть контакты хорошего психолога. Давай обратимся к нему. Позволь помочь тебе.

Я обнимаю себя за плечи. Сегодня мне снова приснился отец. Но если в последние дни он только запугивал меня словами, грозясь найти и уничтожить, то сегодня он пошел дальше: стал меня душить. И я стала задыхаться наяву. Не удивлюсь, если на шее остались синяки. Я поверю во что угодно, когда дело касается Мурата Алиева.

Но не это меня испугало. Он сказал то, от чего до сих пор стынет кровь в жилах: «Ты станешь женой Амирхана, Мадина. Станешь, чего бы мне