Судя по материалам уголовного дела Кернеса, Власов не хотел признавать себя побеждённым. Утверждал, что 2-я ударная армия высшим советским командованием была отдана на растерзание фашистам…

По словам Кернеса, в лагере Власов держался с достоинством, к немцам обращался без подобострастия: знал себе цену. Любил беседовать в обществе из пяти-восьми человек о своей службе в Красной Армии, о командировке в Китай, которая якобы спасла его от репрессий 1937–1939 гг. Отмечал, что не обижен в смысле своей карьеры, ибо очень быстро из командира дивизии и корпуса стал командующим армией и заместителем командующего фронтом, что путь от рядового бойца до командира соединения прошёл последовательно, не перепрыгивая через ступень.

В своих беседах Власов пытался найти хоть какие-либо оправдательные мотивы предательства. Всё чаще заговаривал о том, что за многие годы службы в армии сумел накопить лишь несколько штанов да мундиров, приобрести самую посредственную домашнюю обстановку, в то время как соответствующие его рангу германские генералы имеют собственные виллы и крупные вклады в банках.

Однажды кто-то ему возразил, что «виллы» и старость себе и потомкам обеспечили многие из высшего генералитета — Ворошилов, Будённый, Кулик, Берия… В очень неплохих условиях до репрессий жили Тухачевский, Егоров, Дыбенко, Корк, Якир…

«О какой обеспеченной старости наших командиров можно говорить, — возмутился Власов, — если их могут в любой момент по одному подозрению, навету арестовать, а затем и расстрелять. И их настоящие заслуги перед Отечеством никто учитывать не будет. Другое дело — офицер германской армии, уважаемый, самостоятельный в своих действиях и обеспеченный круглой суммой накоплений и солидной пенсией при отставке!»

По предложению Кернеса Власов, возможно, и не согласился бы возглавить РОА, если бы не один случай. Однажды во время традиционной игры в карты вошёл кто-то из новых партнёров и сообщил о приказе Сталина, объявлявшем Власова изменником Родины. Последний страшно возмутился: «Нет, вы только подумайте, как ценят людей в советской стране. Ни за грош заслуги! Десятки лет непорочной службы, а после пленения, в котором я совершенно невиновен и об обстоятельствах которого я готов отчитаться, меня поторопились произвести в изменники. У нас всё возможно, а уж врагом народа объявить могут и деревянный столб»{177}. А «3 августа 1942 г. Власов обратился к немецким властям с письмом, в котором предлагал приступить к созданию русской армии из советских военнопленных и белогвардейских формирований, находящихся на территории Германии…»{178}. Терять ему уже, видимо, было теперь нечего!

В отличие от Власова, другие советские генералы рассуждали иначе. Например, генерал Понеделин прекрасно знал, что объявлен Сталиным вне закона в приказе. В частности, он говорил подполковнику Новобранцу, «что там, в Москве, по-видимому, очень плохо знали, что происходило на фронте. Вернёмся на Родину и во всё разберёмся». В. Новобранец вспоминал: «Он рассказал мне, что немцы пытались склонять его на переход к ним на службу. Понеделин ответил так, как должен был ответить мужественный и честный советский гражданин и воин:

— То, что я объявлен вне закона, — это наше семейное дело. По окончании войны народ разберётся, кто изменник. Я был верным сыном Родины и буду верен ей до конца.

Фашисты грозили:

— Так и этак вы всё равно погибнете: на Родине вас расстреляют, в плену вы тоже погибнете. Так не лучше ли служить нам?

— Нет, — отвечает генерал, — лучше смерть, чем измена!

Понеделин выдержал плен, был примером стойкости и мужества для всех пленных. Когда же вернулся на Родину, его арестовали. Вышел он из тюрьмы после XX съезда партии, но вскоре от многих испытаний заболел и умер»{179}.

Власов «14 июля на допросе в штабе 18-й армии в Сиверской подробно разобрал ход боёв в июне 1942 г. на Волхове с командующим 18-й армией генерал-полковником вермахта Г. фон Линдеманом, — считает историк из Санкт-Петербурга К.М. Александров. — Также перечислил номера армий фронта и фамилии их командующих, хорошо известные немцам. Кроме этого, охарактеризовал Мерецкова, Жукова и Сталина». А дальше у историка звучит вот такой перл: «Никаких секретных или ценных сведений противнику не сообщил»{180}. То есть ничего не рассказал тот, кто рассказал всё, что знал. А тем более, тот, кто «подробно разобрал ход боёв в июне 1942 г. на Волхове с командующим» армией своего врага! Ничего себе заявление!

Дело в том, что Андрей Андреевич Власов военную присягу принял в феврале 1939 г. Это записано в его личном деле{181}.

А в тексте той новой присяги было чёрным по белому написано: «Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.

Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся».

Словом, Власов, в отличие от Александрова, который видимо, не принимал никакой присяги, вполне знал, на что шёл. А когда ответил за это, то его постигла именно та суровая кара, именно та всеобщая ненависть и именно то презрение, о которых его предупреждала военная присяга. Так что не нужно сваливать с больной головы на здоровую, не нужно кивать ни на какие режимы и правительства, ведь речь идёт об обыкновенном законном обязательстве гражданина перед своим Отечеством и не более.

Но и это ещё не всё.

«Я сжёг все мосты, связывающие меня с родиной, — жаловался Власов немецкому полковнику Гелену. — Я пожертвовал своей семьёй, которая сегодня в лучшем случае находится в лагере, а скорее всего, уничтожена»{182}.

Поэтому он вполне сознательно предал не только своё отечество, но и своих женщин, внебрачных детей и внуков.

Не зря после войны в народе ходил популярный анекдот:

«— Генерал Власов, почему вы перешли на сторону фашистов?

— Видите ли, всё зависит от окружения…»

Анна Михайловна Власова — официальная жена, была арестована в 1943 г. и 5 лет отсидела в Нижегородской тюрьме. После освобождения работала в Балахне. Ходила по магазинам, морила крыс и мышей, собирала пустые бутылки. Жила неизвестно где, скиталась по баракам и сараям…

Агнесса Павловна Подмазенко — походно-полевая жена, также 5 лет провела в лагерях, а потом до 1959 г. работала на Севере (Норильск, Дудинка). В мае 1963 г. она устроилась на работу в Брестский областной кожно-венерологический диспансер, где оказалась отменным специалистом и вышла на пенсию в 1991 г. в возрасте 74 лет. 5 мая 1997 г. она скончалась.