— Я должен объяснить про лопаты — сказал Йон. — Когда я был маленьким, у меня не было отца. Для мальчика это, знаешь, плохо. Очень плохо — когда без отца. И я был нехорошим ребенком. Я делал много плохого. Так что моя мать часто плакала. Потом я подрос, и меня увидел один человек — как я делаю плохое. Он сказал: у каждого из нас есть ангел. И у тебя тоже. Ангелы должны делать добрые дела. Но твой ангел — не делает. Не может. Ты привязал его к себе своими дурными делами. Спутал его крылья. И знаешь, что хуже всего? Ты не умеешь держать слово.

Этот человек стал мне как отец. Я потом многому у него научился — ухаживать за деревьями и за землей. Так, чтобы она не обижалась. Чтобы ей было приятно. И я дал слово — каждый день чистить инструмент. До блеска. Как бы я ни уставал, как бы ни хотелось мне все поскорее закончить, я должен начистить инструмент, чтобы он блестел как зеркало. В это время мой ангел за меня спокоен. Он от меня отдыхает, от тревог обо мне. Он может лететь, куда ему надо. Делать что-нибудь хорошее. Что-нибудь такое, где без него нельзя обойтись.

И Йон меня не обнял. Не прижал к себе. И не поцеловал. Потому что не мог не думать об ангеле. О том, что у ангела много забот. Вдруг из-за этого он не сможет лететь по своим добрым делам?

А я думала о том, что в Москве у меня муж и дети. Которых я люблю. И по которым уже соскучилась. Сильно соскучилась. Я так давно живу без них, в этой Швеции. Я живу здесь уже целый месяц. Будто меня забросило на другую планету, в другую жизнь. И она течет своим чередом. Не имея отношения к моей московской жизни. Но это не так. Совсем не так.

Последний раз мы с Йоном увиделись на пристани, откуда уходил наш теплоход. Он вручил мне пакет. Сказал, пока не смотри. Откроешь, когда отплывете. И еще — не надо писать письма. Не надо тратить на это время. У тебя в Москве будет много дел — муж и дети. Ты будешь ходить в свою школу. Тебе нужно сосредоточиться. На том, что ждет дома.

Я с ним согласилась. С ним и с его ангелом. Я кивнула и пошла через таможню, на палубу. Йона оттуда уже не было видно. Потом теплоход дал прощальный гудок, тяжело вздохнул и двинулся с места.

Воды между берегом и кораблем становилось все больше и больше. Швеция стала таять, а потом превратилась в воспоминание. В призрачный остров. В небывалую землю, которая случайно привиделась во сне. Мало ли, что там привиделось!

В каюте я открыла пакет. Там лежали деревянные башмаки. Они пришлись мне точно впору. Как он узнал мой размер?

Другая запись

И это я решилась доверить детям! Этим юным вандалам, покоренным силой магнетизма! На том основании, что два года назад они завалили Черного Дрэгона.

По-моему, это диагноз: «Помешательство на почве посещения пасти дракона». Может, дракон был бешеный и кого-то цапнул?..

Другая запись

Интересно, В.Г. знает, что костер надо жечь до золы? Что зола — это пища, а угли — грязь? Может, на этом основании создать новую классификацию пережитого? Это — чувства а-ля угли. А это — доброкачественная зола. По-моему, вполне в его духе.

Кстати, я поняла, как Йон узнал мой размер: ведь когда я влезала на дерево, я наступала ему на ладонь…

В четвертом классе мы стали обманывать Марсём. Не так, как раньше — случайно. Мы специально стали говорить ей неправду. Специально ей — специальную неправду.

Но полночь еще не наступила, часы не пробили двенадцать и не оповестили всех и каждого, что кончил действовать закон о любви к первой учительнице. Поэтому она еще могла победить. Она еще побеждала.

Наташкино поведение являло собой образец целенаправленного вранья. Ее родители разводились уже полгода. И мир стал напоминать Наташке избушку на курьих ножках: поганая избушка вдруг взяла да и повернулась к ней задом. Надо было что-то делать, как-то бороться с этим, с неправильным положением куриных ног. Но не пойдешь же, не стукнешь избушку тряпичным шаром по крыше! И Наташка использовала те возможности, которыми располагала.

Она перестала вовремя приходить на остановку, откуда мы с дедушкой по дороге в школу в течение трех предшествующих лет «подбирали» ее и Петю. Поначалу дедушка терпеливо выслушивал истории про сломанные будильники и застревающие лифты. Но потом проявил вежливую твердость и сказал: ждать больше не будет. Он всегда хорошо к ней относился и сейчас хорошо относится. Но для руководителя фирмы недопустимо опаздывать на работу, даже на пять минут. А в прошлый раз он опоздал на полчаса. Из-за того, что Наталья не пришла вовремя.

Наташка изобразила на лице отчаянье, кивала с чувством преданности и понимания — без всякого снисхождения к собственной голове, которая от таких энергичных движений могла и оторваться. Наташка клялась и божилась: больше не будет опаздывать, не опоздает никогда в жизни. Чтобы исключить из нашей общей жизни сюжеты со сломанным будильником, Петина бабушка подарила ей свой, запасной, а Петя обязался будить по утрам телефонным звонком. Все оказалось напрасным. Наташка не приходила на остановку в назначенное время, дедушка сажал в машину Петю и, нахмурившись, отъезжал.

Наташка же появлялась в классе минут через двадцать после начала урока.

— Быстро проходи и садись! — Марсём старалась сделать это событие как можно менее значительным.

Но Наташку такой вариант совершенно не устраивал. По ее лицу разливалось показательное раскаяние, требующее сиюминутного признания и прощения:

— Маргарита Семеновна! Я так сожалею! Я совсем не хотела. Я должна вам все объяснить…

— Проходи на место! Тихо! — шикала Марсём, пытаясь защитить хрупкое внимание класса, занятого самостоятельной работой.

Но Наташка не сдавалась. На стремление Марсём не заметить ее опоздания бросала тень избушка на курьих ножках.

— Я правда не виновата. У нас знаете что случилось? Все электричество в подъезде отключили. А потом — во всем доме. И еще — в доме напротив. Это какая-то техногенная катастрофа, — Наташка упивалась размерами постигшего ее катаклизма. Но, поймав уничтожающий взгляд Марсём, спешно добавляла: — Маленькая…

Сидящие за партами отрывались от столбиков с многочленами. Сообщение о техногенной катастрофе было гораздо более волнующей информацией, чем решение задачи.

— Выйди за дверь и там жди звонка, — терпение Марсём истощалось по мере того, как в классе разрушалось поле интеллектуального напряжения, созданное с таким трудом.

— Одна бабушка в лифте застряла, и ее полчаса оттуда вытаскивали. У нее с сердцем плохо стало.

— За дверь! — рявкала Марсём, и Наташка выскакивала в коридор, громко хлопая дверью и обрекая потревоженные умы одноклассников на неизбежные ошибки.