— Нет, отвлекся на миг, и р-раз — я уже на тротуаре. Но не беспокойтесь, это произошло не на улице Помп. Там я был само внимание, а спланировал уже около нашего офиса. Колесо наехало на масляную лужу в четвертом часу, еще темно было.

Ле Бальк рассказал ей, как прошла вечерняя слежка: прибытие Орсони, потом — Кастри. И наконец, невероятное появление «фасель-веги» и ее немыслимого водителя. Он не стал распространяться о неудачном преследовании в Булонском лесу. Ориан слушала молча, делала пометки и чертила на отдельном листочке непонятные стрелки. Она вынула из бювара фотографию Ладзано и показала ее полицейскому.

— А этого вы видели?

Ле Бальк взял фото и всмотрелся.

— Нет, не видел.

— Уверены? — усомнилась Ориан.

— Абсолютно. Я бы его запомнил. Такие физиономии не забываются, не так ли?

— Конечно, — ответила она, покраснев, словно безобидное замечание Ле Балька разоблачило ее. — А вы узнали, что они делают на этой улице Помп?

— Вчера было море света, присутствовали разряженные дамы, не похожие на проституток, однако несколько фривольные, немного эксцентричные, довольно раскованные. Когда Кастри вышел, он казался озабоченным и озадаченным, его явно что-то неприятно поразило.

Ориан закурила.

— Вам знаком цементный деятель, которого вы видели там в первый раз?

— Да, Шарль Бютен.

— Верно. Я позвонила ему вчера утром и задала только один вопрос: «Что вы делали в такой-то день, в такой-то час в доме очаровательных бирманок на улице Помп?» Он расхохотался. Отсмеявшись, сказал, что был с несколькими старыми друзьями на одном из вечеров поэзии, которые устраиваются с незапамятных времен. Я назвала ему имя Орсони, и он не удивился. Только уточнил, что сам посещает этот дом время от времени, тогда как у Орсони там несомненно есть сердечный интерес. Неплохо сказано, не так ли? С какой деликатностью наши промышленники говорят о своих сексуальных пристрастиях! Я, между прочим, узнала, каким поэтом они сейчас увлекаются. Впрочем, могла бы и догадаться, если учесть ускоренное обучение маленькой бирманки.

— Рембо?

— В точку.

Десять пробило на колокольне церкви Сен-Поль. Советник Маршан поужинал в бистро «Ла тартин» — съел несколько порций вареной свинины. Он жил в Париже уже месяц и ни разу не ужинал дома. Ему больше нравилась атмосфера невзыскательных маленьких кабачков, а по пятницам, будучи добрым католиком, он ел рыбу в «Ниццеанце» на площади Сент-Катрин. Жена его, преподаватель естествознания лицея «Монтень» в Бордо, предоставила ему полную свободу. Но на выходные он возвращался в их особняк в Флуараке по ту сторону Гаронны. Четверо ребятишек радовались его приезду, и он проводил с ними время до вечера воскресенья, когда вся семья провожала его до вагона скорого поезда на вокзале Сен-Жан.

По окончании юридического института в начале восьмидесятых жизнь советника Маршана пошла как по нотам. Он без сантиментов, обыденно женился на местной девушке, здоровой и безыскусной, не отличающейся большой сексуальностью, что обычно свойственно преподавателям естественных наук средних школ. Однако детей она рожала ему каждые два года. Мадам решила, что ее муженек транжира, никчемный хозяин и растяпа: может где угодно оставить свою чековую книжку, так что хозяйство она взяла в свои руки. Он не занимался никакими счетами, не имел чековой книжки на свое имя и иногда чувствовал себя кем-то вроде приживалы — без кола без двора. Когда он просил денег, она давала ему на карманные расходы, так что годы Маршана проходили под домашней опекой, которую советник воспринимал как должное.

Парижская жизнь нарушила его безмятежное существование. Квартиру, правда, жена сняла ему на свое имя и оплачивала ее, но, как и прежде, в начале недели она отчисляла ему некоторую сумму наличными, которую он старался не тратить полностью. Очень скоро он понял: для того чтобы жить в Париже, скудными подачками супруги не обойтись. Предприниматели, которых он допрашивал, вероятно, изумились бы, узнав, что вся жизнь следователя зависела от желания левой ноги его жены и что он не мог себе позволить купить даже лишней пачки сигарет. О развлечениях речи быть не могло.

Судебный следователь Маршан, одетый в черную кожаную, чуть великоватую куртку, направился в одно из «голубых» кафе на улице Тампль. Он думал о том, насколько жизнь была бы приятнее, имей он побольше денег. Ему как-то пришла в голову удачная мысль открыть собственный счет, не поставив в известность жену. Но чем пополнить его, раз вся зарплата, включая возмещение транспортных расходов и премиальные, перечислялась в Бордо?

Уже три вечера Маршан общался с молодым рабочим станции техобслуживания. Симпатичного нагловатого паренька с бицепсами, как у Шварценеггера, звали Лукас. Следователь с ума сходил от его тела и бесился оттого, что не может подарить Лукасу даже какую-нибудь мелочь. Заметив в глубине зала сидящего за столом Лукаса — в облегающей торс маечке и с «ежиком» на голове, Маршан испытал сильнейшее волнение. Русые волосы юноши делали его похожим на Золотую Каску, он был красив, как принц Эрик, геройскими и двусмысленными подвигами которого Маршан зачитывался в молодости. До полуночи они пили пиво, потом вышли подышать свежим воздухом. Парочки мужчин нежно обнимались в темноте, некоторые целовались, другие громко смеялись вслед автомобилистам, рискнувшим заехать на эту узенькую улочку, обжитую «голубыми».

— Сегодня Томи отмечает день рождения, — шепнул Лукас на ухо Маршану.

— Томи? Это кто?

— Хозяин кафе.

— Надо было предупредить меня, я бы купил подарок, — смутился следователь.

— Ну вот еще, я просто хотел сказать тебе, что вечером бар будет закрыт для посетителей и мы здорово повеселимся. Шампанское будет и маленькие розовые бисквиты… Вкуснотища разная…

Маршана обрадовало, что его так быстро приняли за своего. Небольшая компания пила и пела. Поцелуи и ласки — это была безумная ночь. Томи опустил железные занавеси на окнах и поднял их только утром, к приходу мусорщиков. Маршан захмелел. Он смутно помнил о фотовспышках и попросил Лукаса достать ему фотографии этого памятного вечера.

— Будь спок, ты их получишь, — пообещал молодой человек, громко смеясь.

Маршан вернулся к себе, принял душ, побрился, переоделся. Тональным кремом замаскировал синие круги под глазами. Вышел и, насвистывая, направился к автобусной остановке. Когда он прибыл в «Финансовую галерею», следователь Ориан Казанов уже работала.

— На этот раз, месье Ладзано, можете отказаться от мысли заманить меня на свою яхту.

У следователя были сердитые глаза, хотя она старалась сохранить на лице непроницаемое выражение. Она курила сигарету за сигаретой и беспрестанно перебивала Эдди Ладзано, Пока обвиняемый пытался объяснить ей причины своего пребывания в доме номер 96 по улице Помп, Ориан думала, что получила еще один удар судьбы, но ей некого было в этом винить. В конечном счете она приписала Ладзано свои собственные мысли, в то время как красавец яхтсмен, владелец «Массилии», наверняка не догадывался, что в этом несговорчивом следователе, устроившем ему «сладкую жизнь», трепетало сердце влюбленной. «Такая уж моя судьба, — подумала Ориан, — сохнуть по аморальным красавцам, которые позволяют любить себя таким же красивым и аморальным женщинам…»