Посреди этого Эдема в шестиугольном бассейне, где отражаются платаны, в сонной воде плескаются карпы. В честь императора Алессандро Сфорца соорудил здесь систему фонтанов, украсив ее четырьмя фигурками тритонов, расположенных по углам водоема; этот механизм работал и тридцать лет спустя. В этом сказочном уголке, окруженном зеленью Апеннин и омываемом Адриатикой, Лукреция создает кружок поклонников искусства. Среди ее гостей — Катарина Гонзага, Георгий Дипловатацио, родственник Ласкариса, Коммины и Палеологи, приехавшие из любопытства и оставшиеся по велению души. Все они, страстные любители музыки, признали своим руководителем Оттавиано Петруччи. Этот протеже герцога Урбино, основавший в Венеции первую музыкальную типографию, сочиняет для своих гостей фреттолы о любви Тесея и Ариадны, а любители музыки исполняют ее со сцены. В зелени садов виллы Империале они выбирают высокие скалы, покрытые плющом, и в этих декорациях поют жалобные песни будущие жертвы Минотавра. Одни музыкальные инструменты навевают мысли о пасторальных радостях, другие — напоминают рев чудовища. Вскоре появляется Тесей, его ведет Ариадна (Лукреция); закутанная в белую тафту, она крохотными шажками приближается к несчастным, осужденным на смерть. Подняв руку, она медленно разматывает золотую нить, которую она обернула вокруг запястья Тесея, и мелодичной песней приглашает его войти в лабиринт. «Голос ее так нежен, — пишет Андрей Палеолог, — что способен заставить плакать камни, выманить на берег русалок и зачаровать свирепых зверей, как по волшебству, словно голос Орфея». Исполняя кантилену, она идет по сцене неуверенно, и перед зрителями предстает лабиринт, где все перемещаются на ощупь, охваченные сомнениями и страхами, и попадают в ловушки; наконец, происходит встреча с чудовищем и схватка с ним, гибнет сын Пасифаи, и его голова катится к ногам Тесея. Тогда Ариадна-Лукреция бросается к выходу из пещеры, протягивая руки к победителю, и музыка восхваляет героический подвиг. Балет этот — словно предвестник судьбы дочери Александра VI. Нить Ариадны не смогла уберечь шестью годами позже ее первую и настоящую любовь. Пока же Лукреция вынуждена подчиняться натиску супруга, который только утомляет ее, но не привлекает. Она, вероятно, предпочла бы галантные знаки внимания со стороны других мужчин, однако ее дружелюбное отношение к супругу пока еще вводит всех в заблуждение.

Тем временем французское вторжение, поддержанное Лодовико Сфорца, вступление Карла VIII в Милан и подозрительная смерть Джангалеаццо Сфорца, чье место тотчас же занял его дядя Лодовико, дают Джованни достаточно поводов для беспокойства. Герцог Джангалеаццо в семилетнем возрасте унаследовал титул своего отца, умершего в 1476 году, и оставался под опекой своей матери Бонны Савойской до тех пор, пока Лодовико Моро не заключил его в замок в Павии, где он умер от яда в 1494 году. Лодовико всячески изображал «incredibile dolore»[7], однако смерть законного наследника позволяла ему завладеть столь желанным титулом герцога Милана.

На протяжении последних трехсот лет Италия не знала настоящих войн. Бои, изредка происходившие между кондотьерами, скорее, напоминали турниры, и бесчестьем почиталось погубить урожай или сжечь дома. «Баталия, — писал Макиавелли, — в ту пору не представляла собой никакой опасности, сражались верхом, хорошо вооруженные, не подвергаясь угрозе смерти. Когда побежденные, будучи больше не в силах сражаться, становились пленниками, им почти всегда сохраняли жизнь. Они недолго оставались в плену, и им весьма легко возвращали свободу. Напрасно горожане раз по двадцать поднимали восстания — город никогда не разрушали, вся собственность жителей оставалась в целости и сохранности; единственное, чего они могли опасаться, так это того, что придется платить дань».

3 сентября 1494 года французская армия начинает победоносное шествие по полуострову, неся с собой страшные несчастья. «Вместе с ними, — сообщает Гвиччардини, — по Италии распространились пожары и чума, что изменило не только положение государств, но и привычные способы правления и ведения войны». Весть о разгроме неаполитанской армии в Рапалло и массовом истреблении пленных достигает Пезаро. Лукреция благополучно решает оставаться на месте, и правильно делает. Адриана со своей стороны, по-прежнему находясь в Каподимонте, решает 29 ноября, несмотря на дурные предчувствия, отправиться в компании Джулии, Джироламы Фарнезе и эскорта из тридцати всадников сначала в Витербо к кардиналу Фарнезе, а затем в Рим. Однако в нескольких лье от первого города группа солдат под командованием Ива де Турзель д'Алегра, сопровождавшего Карла VIII в Италию, преграждает им дорогу.

Когда французский капитан осознает, насколько ценна его добыча, он отвозит пленников в замок Монтефьясконе и устанавливает выкуп в размере трех тысяч дукатов за свободу любовницы папы и ее свиты. К трагическому примешивается комическое. Александр VI передает Джулии со своим камергером Джованни Марадесом запрошенную сумму, чтобы добиться немедленного освобождения пленниц. Он отправляет к королю Франции Галеаццо Сан-Северино, связанного со Сфорца, который докладывает Его Святейшеству о своей миссии в следующих словах: «Я отправился к самому христианскому королю и изложил ему суть вопроса о заточении указанных дам; я попросил его удовлетворить просьбу Всемилостивейшего отца нашего о их освобождении. Его Величество благосклонно ответил мне, что он не только желает, чтобы дамы эти были освобождены, но что он решил также еще до наступления вечера отправить их в Рим в сопровождении почетного эскорта»8.

Так получается, что четыреста французов сопровождают пленниц до ворот города, и по всей Италии досужие языки обсуждают это приключение. Лодовико Сфорца весь кипел при мысли о том, что «папе были возвращены его сердце и глаза». Тротти, посол Феррары при Миланском дворе, в свою очередь добавлял: «Женщины эти могли стать наилучшим средством, с помощью которого можно было добиться от Его Святейшества всего, чего только пожелаешь. Французы получили всего лишь три тысячи дукатов выкупа, тогда как папа мог бы дать более пяти».

Ни о чем не заботясь, забыв о политических треволнениях, наделенный необыкновенной способностью совершать неожиданные маневры и нисколько не заботящийся об общественном мнении, Александр VI отправляется им навстречу, нацепив шпагу и одевшись на испанский манер в камзол из черной с золотом парчи. Такой элегантный туалет позволял ему надеяться, что столь волнующая авантюра не окончится в серых тонах. Вечером 1 декабря при свете факелов действительно прибывают Адриана и ее невестка. Джулия, как сообщает хроника, провела ночь в Ватикане9 и обратила внимание на царившую там суету: ценные предметы перевозили в замок Святого Ангела, ходили слухи о приходе французов и предполагаемом отъезде папы в Гаэту… Станет ли Рим открытым городом? Чтобы не разочаровывать свою любовницу и, главное, чтобы не оставлять врагам поле деятельности, Александр VI решает остаться. Чивитавеккья только что оказалась в руках французов, а в середине декабря Орсини сдали противнику крепость Брачано, где был штаб командования. Если Орсо не терял надежды возобновить совместную жизнь с супругой, ничто не позволяет нам утверждать, что он каким-то образом участвовал в этом предательстве. Джулия, в свою очередь, жила в постоянном страхе. Боязнь оказаться в плену во второй раз заставила ее просить о помощи брата, кардинала Алессандро, который велел Якобелло Сильвестри, епископу Алатри, как можно быстрее увезти Джулию подальше от Рима. Она покинула Вечный город, оставив папу в полном неведении. Не прошло и двух недель, как в Рим вошел Карл VIII. Так закончилась история любви Александра VI и la Bella. Она вернется в Рим лишь девять лет спустя, в эпоху царствования Юлия II, чтобы выдать замуж свою дочь Лауру за Никколо делла Ровере, племянника папы. За эти годы у нее будет много поклонников и любовников, и среди любовников будут такие, что впоследствии станут ее друзьями, и это позволяет предположить, что за роскошной внешностью скрывались щедрая душа и доброе сердце.