Никто не ожидал увидеть Михаила, сводного брата боярина Ивора, живым и невредимым. Он скрывался, пока не была объявлена амнистия, а затем вдруг объявился – и не иначе как в качестве сенатора от Псова. Наверняка он добился этого подкупом.

Законодательный орган республики состоял из одной палаты, в которую избиралось тридцать восемь сенаторов. Наиболее радикальными и последовательными республиканцами были представители Суздаля и частично восстановленного Новрода. Крестьяне более отдаленных районов, пережившие эпидемию и нашествие тугар, плохо разбирались в политике и автоматически голосовали за своих прежних правителей. Эндрю понимал, что до тех пор, пока железная дорога не объединит страну в одно целое и пока люди не получат хоть какое-то образование, они так и не поймут, что их избранники заботятся не об их нуждах, а лишь о том, чтобы сохранить свою власть над ними.

Эндрю откинулся в кресле. Было забавно, что в сенате ему приходилось не столько председательствовать в качестве вице-президента, сколько выполнять функции своего рода консультанта-просветителя, то и дело прерывая ход заседания, чтобы растолковать основы парламентской системы людям, которые раньше не имели о ней никакого понятия. В теории все выглядело так хорошо и просто, на деле же получалось черт знает что. Эндрю не раз задавался вопросом, что сказал бы обо всем этом Том Джефферсон.

– Я требую сатисфакции! Илья оскорбил меня! – кричал Михаил, не желая садиться на свое место. – Он всего лишь полуграмотный крестьянин, как его отец и все прочие предки.

– А ты всего лишь незаконнорожденный ублюдок! – отчеканил двоюродный брат Калина сенатор Петров, избранный от одного из северных суздальских районов. – Ты никогда не имел никаких прав в отличие от своего брата Ивора Слабые Глаза.

– Сенаторы! – Эндрю с такой силой бухнул молотком об стол, что ручка сломалась и молоток полетел, вращаясь, в самую гущу заседающих.

Это возымело действие, вызвав хохот на галерее для зрителей и утихомирив законодателей. – Сенаторы, – повторил Эндрю спокойным тоном, когда хохот улегся, – прежде всего мне хотелось бы подчеркнуть, что попрекать человека его происхождением недостойно звания сенатора. – (Петров гневно взглянул на Эндрю при этих словах, но сел на свое место.) – В остальном же, не унижая ничьего достоинства, вы можете говорить все, что думаете. А происхождение человека больше не имеет никакого значения в нашей республике. Каждый имеет право стать сенатором независимо от того, кем был его отец.

На галерее и в рядах сенаторов-простолюдинов раздались аплодисменты, и Михаил, посмотрев в свою очередь на Эндрю волком, ничего не сказал и тоже уселся.

– Еще одно, – бросил Эндрю, подняв голову к галерее. – Здесь происходит заседание сената, и непозволительно мешать ему. Публика допускается на все заседания, но если вы будете кричать и бросать реплики, то сенат превратится в базар. Этого я не могу допустить. Если зрители хотят сказать что-нибудь своему сенатору, то могут сделать это за пределами этого зала.

Зрители на галерее пристыжено стихли.

– Ну вот и хорошо. Надеюсь, все поняли наши правила? – спросил Эндрю любезным тоном университетского профессора.

Часть сенаторов утвердительно закивала, подобно старательным студентам на лекции по любимому предмету, но бывшие бояре, сгрудившиеся вокруг Михаила, лишь поглядывали на окружающих с презрением.

– Замечательно. Михаил, сенатор от Псова, спросил меня, как министра обороны, о военном бюджете на следующий год. Сенатор, вы задали все вопросы, какие хотели?

– Я считаю, что твои слова насчет налогов и расходов – сплошной обман.

Эндрю подавил вспыхнувший в нем гнев, понимая, что Михаил наслаждается, поддразнивая его таким образом.

– Вы говорите, что это обман. Не будете ли вы добры уточнить, что вы имеете в виду, – учтиво произнес

Эндрю, бросив предостерегающий взгляд на генерала суздальской армии Ганса, побелевшего от ярости.

– Я имею в виду сумму в четыре миллиона долларов, как вы их называете, которую президент Калин затребовал в качестве налогов.

– Да, президент запросил такую сумму.

– И почти вся она, три доллара из каждых четырех, должна быть истрачена на твою армию.

– Это армия Республики Русь, сенатор, а не моя, – холодно поправил его Эндрю.

– А чуть ли не два миллиона из трех идет на фабрики, где делают все эти рельсы и поезда, которые тоже нужны только для армии.

– Правильно, рельсы необходимо прокладывать в первую очередь для того, чтобы быстро переправить войска и оружие, если нападут на наши границы. Как всем известно, мы заключили договор с Римом, одобренный большинством из вас. Когда железная дорога будет построена, мы сможем перемещать целую армию на сотни миль в течение нескольких дней, быстрее, чем передвигается конница орды.

– И не забывайте о нашем Высоком Предназначении, – выкрикнул Василий. – Надо рассказать всему свету, кто мы такие, и объяснить, что мы хотим объединить все народы в одну систему, без бояр и без тугар.

– Василий, вы нарушаете порядок, – упрекнул его Эндрю, хотя и был благодарен ему за поддержку.

– Он только это и умеет делать, – бросил Гавело, бывший боярин Нижила, угодливо глядя на Михаила.

– Все это придумано для того, чтобы кое-кто разбогател за счет других, – холодно произнес Михаил. – Ваши фабрики оставили без работы почти всех старых кузнецов и оружейников. И мы уже слышали о том, что скоро здесь появятся римские купцы со своими дешевыми безделушками, чтобы еще больше разорять народ. Лавки сотен купцов уже опустели, а в это время янки и близкие друзья Калинки, управляющие этими фабриками, богатеют, и не только за счет собираемых налогов, но и благодаря прибылям, которые эти фабрики дают. Эндрю не был готов к тому, что атака Михаила примет такое направление. С какой стати он вдруг выступает защитником интересов народа, а не кучки бояр?

– Фабрики и железные дороги принадлежат всем гражданам Руси. Люди, которые их проектируют и строят, получают за это деньги от правительства. Все работающие на фабриках служат также в армии, но им платят за работу, которую они делают для всех. Со временем, когда угроза нападения какой-либо орды исчезнет, этот порядок будет изменен, и все, кто пожелает, смогут строить свои фабрики. Если группа граждан захочет выпускать рельсы и продавать их дешевле, чем это обходится сейчас, мы будем только рады.

– Все это только слова. Армия и так уже достаточно могущественна – даже чересчур. Я предлагаю сделать две вещи. Во-первых, прямо сейчас вдвое снизить расходы на армию. Тугары ушли, и нам не нужно это новое оружие, которое вы делаете на своих фабриках. Во-вторых, я требую отмены постановления о том, что все мужчины должны заниматься военной подготовкой по одному дню каждую неделю и четыре недели зимой. Это пустая трата времени и сил. И в-третьих, ваша армия должна продать фабрики тому, кто больше за них заплатит.