– Начали, – скомандовал бригадир, и тотчас к истребителю подкатили две платформы с лесенками.

– Как думаете, доктор, он еще жив?

– Трудно сказать, майор, вроде бы шевелится, но…

– Это могут быть судороги?

– Все, что угодно, учитывая обстоятельства, в которых он оказался.

– Сэр, они подцепили фонарь! – сообщил бригадир. – Снимать?

– Снимайте, сержант, – разрешил Браун.

Щелкнули захваты, гидравлика разомкнула замки, и колпак из бронированного стекла штатно поднялся и встал на стопор.

– Как будто порядок, а, сержант?

– Как будто, сэр.

– Доктор, вы готовы? – спросил Браун.

– Готов.

– Тогда – вперед. Сержант, обеспечьте доктору доступ к пилоту.

– Есть, сэр. Прошу вас, доктор.

Доктор начал взбираться по лесенке, не расставаясь с металлизированным чемоданчиком и приемником спектрометра на запястье.

Браун нервно покосился на висящие под плоскостями истребителя ракеты. Четыре штуки «бласт-четыреста». Одна такая ракета могла разнести треть этого корабля, а уж четыре… Разумеется, они не были поставлены на боевой взвод, но все же.

«А не могли норзы намеренно испортить машину?» – подумал майор. Вот только вопрос, как это можно сделать? Нужно хорошо разбираться в такой технике – это раз, нужно пройти несколько уровней охраны – это два, и, наконец, нужно находиться на этом корабле, но и это майор Браун очень даже допускал. Десять тысяч военных – это почти наверняка шпион, а то и пара.

Во все сферы человеческой деятельность норзы с фризами напихали столько агентов, что они порой начинали следить друг за другом, из-за чего часто попадались в руки контрразведчикам.

Доктор добрался до открытого фонаря, и Браун весь превратился во внимание. Вот доктор сунул в кабину тестер, потом убрал его и достал из чемоданчика еще какие-то приборы.

Брауну так и хотелось окликнуть его, дескать, ну как там?

Снова подключившись к панорамным камерам, майор заметил, что как будто в кабине есть какое-то движение. Впрочем, возможно, это док тряс пилота, проводя какие-то реанимационные действия.

– Майор Браун?

– Да, док, я на связи!

– Он жив. Мало того, он способен двигаться.

– Он может говорить?

– Да, он рассказал мне о своем состоянии и уже порывался встать, но почему-то не догадался расстегнуть ремни безопасности.

– Для этого нужно просто нажать кнопку…

– Вот именно.

– А что спектрометр?

Ответить доктор не успел, его перебил бригадир спасателей:

– Сэр, прошу прощения, мы идем к корпусу – там пятна бликуют! Нужно полить их стабилизатором!

– Да, сержант, действуйте!

Двое ремонтников с ранцами за спиной приблизились к корпусу истребителя и стали поливать его специальной жидкостью, останавливающей разрушения материала. Такая процедура часто применялась для машин, возвращавшихся для перезарядки из боя. Их быстро укомплектовывали боезапасом, делали скорый ремонт и обслуживание, а затем – снова в бой.

Вот и здесь на корпусе имелись вполне боевые повреждения, но не от химической взрывчатки, а в силу каких-то иных причины. Пятна появлялись то тут, то там, некоторые тут же исчезали, а другие, напротив, понемногу увеличивались.

Браун снова покосился на подвешенные ракеты. Ему показалось, что они покачиваются от вибраций. Но нет, истребитель весил сорок тонн, едва ли его мог раскачать доктор со своим чемоданчиком.

– Я не могу сказать ничего определенного, майор, показания пляшут от полной стабильности до опасного уровня.

– Хорошо, док, пусть ребята освободят его, и он выберется, будьте там внимательны, – сказал Браун, и пока доктор объяснял спасателям, в какой последовательности и что делать, Браун связался с командиром летного отряда.

– Рик, вам лучше убраться отсюда, если что-нибудь случится, командир должен уцелеть.

– Док не уверен?

– Но вы же слышали…

– Хорошо, я уйду, буду наблюдать по монитору.

– Да, так будет лучше.

Когда пилота стали спускать по лестнице, поддерживая с обеих сторон под руки, стало ясно, что тут что-то не так. На трансляции с фоновых камер изображение пилота было каким-то размытым, хотя собственными глазами майор Браун видел его довольно четко.

– Еще один момент, майор, – подал голос доктор. – Его шлема нигде нет.

– Может быть, он его сломал? Там есть обломки?

– Шлем огромный, его ни спрятать, ни засунуть никуда невозможно.

– И что вы полагаете?

– Я не по этой части, майор, спросите инженеров.

А инженеры молчали, хотя прекрасно слышали все переговоры по радио. И Брауну это не нравилось, ведь если им нечего было сказать, то что мог сказать он? Диверсия? Халатность? Преступная халатность! А с другой стороны, вот и идеальный шпион – техник или инженер с пропуском через все преграды. Хороший вариант для проработки.

– Док, вы уже давали ему яблоко?

– Нет, там это было сложно, сейчас спустимся, и тогда…

Майор Браун посмотрел направо, где возле стены у ворот шлюза стояла наготове команда в оранжевых комбинезонах. Это были экстремальные взрывотехники, они включались в работу, когда машина приходила на перезарядку с неотстреленной ракетой, уже поставленной на боевой взвод.

Команда снимала такой подарок и укладывала в специальный взрывоударный контейнер.

Наконец пилот ступил на пол бокса, а доктор открыл свой чемоданчик и достал яблоко. Крупное зеленое яблоко.

Это был самый простой способ, но использовался он крайне редко, ведь обычно дестабилизированная материя взрывалась где-то в космосе. А чтобы вот так – пилот прибыл к своему кораблю да еще и выжил – такие случаи не описывались ни в каких наставлениях. В бою случалось, что поврежденные спецсоставами корабли начинали быстро разрушаться, и если все не кончалось полной аннигиляцией, спасательные команды, присланные на борт, находили лишь полуживых, обездвиженных людей. Тогда-то и применялись яблоки в качестве детектора – просто и дешево, но страшновато, ведь если проявлялся результат, до взрыва могли оставаться минуты, если не секунды.

Док протянул пилоту яблоко. Тот какое-то время смотрел на него – всего несколько секунд, но Брауну они показались минутами. Наконец, сняв перчатку, пилот взял яблоко. Едва ли он осознавал, что это, скорее, сработала моторика – ему дают, он берет. И как будто ничего не произошло, яблоко оставалось зеленым и свежим, а пилот смотрел на него пристально и не шевелился, как будто его выключили.