— Тогда финский суп с форелью, карамелизированные баклажаны в вашем фирменном соусе, жареную курицу и апельсиновый фреш, — выдаю на одном дыхании. — Про десерт подумаю пока.

Кроме того, выпиваю бокал вина, Данил из напитков заказывает газированную воду.

Мы едим, болтаем ни о чем. Я строю Данилу глазки, он отвечает на флирт тяжелыми голодными взглядами, от которых воздух из легких выбивается, а низ живота гореть начинает. Не от предвкушения, а просто от самого флирта, в котором мы оба преуспеваем, провоцируя друг друга. Эта игра затягивает — мне кажется, она никогда не надоест.

Дальше мы гуляем по небольшому парку у озера. Здесь и правда красиво. Огороженная территория, посторонних практически нет, зато есть множество самых разных птиц: уток, лебедей, гусей... Та еще экзотика, конечно, для сельской девицы, но пялиться на них вдруг кажется прикольным.

Данил покупает мне мороженое, которое я ем с удовольствием, пока Колхозник сидит рядом на лавочке и курит.

— Не хочешь попробовать? — спрашиваю я, проводя языком по десерту. — Безумно вкусно!

Напряжение в теле с каждой минутой усиливается. Признаться если честно, то соски напряжены всё это время, а когда Данил по ним взглядом мажет, мурашки по спине бегают. Я без лифчика, реакция моего тела более чем заметна.

— Я не люблю сладкое, — отвечает он, снова хмурится.

Наверное, о пожаре думает, а хочется, чтобы обо мне. Надо было рассказать ему попозже.

— Совсем не любишь? — удивляюсь я.

Данил поворачивается ко мне и говорит с улыбкой:

— Рецепторы на языке у детей и взрослых различаются. У детей больше тех, что распознают сладкое, потому что дети активно растут, им нужно много быстрых углеводов. — Он подмигивает. — Взрослым же так много топлива не надо, поэтому мы предпочитаем горькое. Оливки, темный шоколад, — заканчивает, посмеиваясь.

Я больше не хочу мороженое. Выбрасываю недоеденное в урну. Внутри вдруг злость просыпается от того, что Данил не воспринимает меня всерьез. Привез в это красивое место, чтобы покормить. А поцелуи? Он их прервал и больше не хочет будто бы.

Я придвигаюсь ближе. А потом перекидываю ногу через Колхозника, оседлав его.

Он не отталкивает, но и не обнимает. Откидывается на спинку лавочки, затягивается, смотрит на меня мрачно. Мое сердце стучит быстро-быстро.

— Мне с января восемнадцать, — ставлю его в известность. — А ты дурак, если поверил в мою ложь. И извращенец, если давал трогать член малолетке.

Данил слегка прищуривается. Снова не спорит. Боже, ну почему он никогда не спорит?! Не ругается, не требует восстановления справедливости! Не обзывается в ответ! Молча глотает оскорбления, будто они его не касаются! Я к такому не привыкла. Его унижать совсем не хочется. Он не раздражает, не бесит. Он... так вкусно пахнет.

Данил скользит по мне взглядом. По груди, животу, коленям. Снова затягивается, выпуская дым в сторону. Не на меня. В жизни ничего сексуальнее не видела. Солнце садится — на юге рано темнеет. Еще восьми нет, а уже без фонарей никак. Они тут слабо светят, атмосфера интимная.

— Останешься со мной на ночь? — спрашивает он.

Мои губы пересыхают.

— Здесь?

Данил кивает и произносит медленно:

— Тут хорошая гостиница. Хочу провести эту ночь с тобой.

Сам в глаза смотрит, с ума сводит. Манит, обещает. Целоваться с ним хорошо. А спать? Как с ним спать?

— Расскажешь о себе тогда? Я толком ничего не знаю, — шепчу в ответ. Губы облизываю.

— Конечно. А ты о себе?

Тоже киваю. Он тушит и выбрасывает в урну окурок. Кладет ладони на мою поясницу. Я интуитивно качаюсь бедрами, вжимаюсь в Данила сильнее, чувствуя под собой твердость. Кровь в венах закипает, я хочу его сильно. Ни о чём не думаю. Просто хочу с ним. И будь что будет.

Пульс частит, адреналин придает смелости. Даня выпрямляется и притягивает меня к себе. Обнимает.

Ведет губами по щеке. Нежно и бережно. Он будет бережным, я почему-то чувствую. Мне кажется так. Его руки неспешно движутся по моей спине, в ответ я сексуально выгибаюсь.

— Я хочу тебя, Мариш, — шепчет он мне на ухо. — Хочу тебя, девочка. Адски.

Током пронзает от его честности и хриплого шепота. Спазм такой сильный, что я начинаю ерзать на стояке Данила, чтобы помочь себе. Соски ощутимо ноют, сердце колотится. Мне хорошо, сладко.

Я обнимаю его. И принимаю решение мгновенно: первым будет он.

— Здесь красивые номера? — спрашиваю, часто дыша ему на ухо, играю языком с мочкой.

В ответ он крепче меня сжимает. Ему приятно, это я еще с прошлого раза усвоила.

— Да. Но сначала ты должна кое-что узнать обо мне, — произносит Данил.

— Надеюсь, ты ничем не болеешь? — шучу я, задыхаясь.

— Нет, не болею. Я не свободен, Марин.

— Что? — Я застываю, думая, что ослышалась. — Что ты сказал?

Меня будто водой ледяной окатывает. Я раньше думала, выражение это для красоты в книгах используют, и ничего оно не значит. В реальности еще и не такое бывает, как выяснилось. В пот швыряет с такой быстротой и силой, что холодно становится. Волоски дыбом, одно желание — поежиться. Неуютно.

Наверное, близким синонимом может быть выражение «душу из тела выбивают». Вот так, оказывается, можно — одним словом душу... выбить.

— Я не свободен, — повторяет Данил тем же самым спокойным голосом, словно ничего не случилось.

— Так а что это значит? — переспрашиваю настороженно. Если он женат или у него есть девушка, то почему тогда так равнодушно об этом говорит? Почему не нервничает? Зачем проводит время со мной? Я ничего не понимаю.

— Это значит, что я нахожусь в отношениях. На данный момент.

— С кем?

— Ты ее не знаешь.

— Ты женат? Дети?

— Нет и нет.

Мое сердце сейчас сквозь грудную клетку прорвется — так сильно колотится. Шок. Паника. Отрицание. На глаза слёзы наворачиваются. От обиды, зависти и взявшейся из самых темных тайников души разъедающей, подобно кислоте, ревности. Такой сильной, что я чувствую себя отравленной.

— А где она? — выдыхаю.

Данил смотрит на меня.

— Для тебя это важно? Я сейчас хочу провести время с тобой.

— А потом?

— Потом мы будем спасать людей и урожай от пожаров, — говорит он ровно.

И смотрит так, что внутри меня сплошное смятение.

— Ты ее любишь? — спрашиваю. Замираю всем существом. Неужели он влюблен? Данил отрицательно качает головой.

— Зачем она тогда тебе?