Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это положение находится, по-видимому, в связи с более широким принципом – разделения армии и государства как двух начал, имеющих каждое свои специфические функции. Как эта мысль понималась, можно судить по следующим словам трактата «Сыма фа», относящегося к тому же IV в. до н. э., т. е. принадлежащего к тому же периоду:
«В древности государство не вмешивалось в дела армии, армия не вмешивалась в дела государства. Когда армия вмешивается в дела государства, нравы народа портятся, когда государство вмешивается в дела армии, нравы народа слабеют».
Объяснение этим словам дает Лю Инь: «Если армия вмешивается в дела государства, это значит, что армия преобладает над народом, воинское начало преобладает над гражданским; если же государство вмешивается в дела армии, это значит, что народ преобладает над армией, гражданское начало преобладает над воинским» («Сыма фа», гл. II, с. 13). Таким образом, мы сталкиваемся здесь с первым оформлением той концепции, которая получила в Китае в позднейшие времена большое развитие: существование государства и благополучие народа целиком зависят от взаимного равновесия двух начал – гражданского и воинского; преобладание одного из них грозит опасностями.
В более узком применении этот принцип находил свое выражение в строгом отделении власти в армии от власти в государстве. В трактате «Лю тао» это формулируется таким образом: «Государством нельзя править извне, армией нельзя командовать из центра» («Лю тао», отдел «Лун тао», гл. 21, с. 9–11). Подобное разделение властей можно усмотреть из тех полномочий, которые обычно давались полководцу при его назначении. Как известно, назначение полководца обставлялось особой церемонией во дворце, во время которой государь вручал полководцу секиру как эмблему его власти, в частности как символ его неограниченного права наказывать. При этом государь произносил такие слова: «Все, что в пределах порога, предоставляется государю; все, что за пределами порога, предоставляется полководцу». Иначе говоря, вся власть внутри страны остается в руках государя, вся власть на поле сражения переходит к полководцу.
Таким образом, Сунь-цзы, требуя для полководца полной оперативной самостоятельности, доказывает необходимость разделения власти гражданской и военной и дает, кроме того, подробное объяснение, на чем такое требование основано. Он говорит прямо о бедствиях для армии, вызываемых вмешательством государя в оперативное руководство ею. Этих бедствий он насчитывает три: «Когда он (государь. – Н. К.), не зная, что армия не должна выступать, приказывает ей выступить, когда он, не зная, что армия не должна отступать, приказывает ей отступить, это означает, что он связывает армию. Когда он, не зная, что такое армия, распространяет на управление ею те же самые начала, которыми управляется государство, тогда командиры в армии приходят в растерянность. Когда он, не зная, что такое тактика армии, руководствуется при назначении полководца теми же началами, что и в государстве, тогда командиры в армии приходят в смятение».
Согласно концепции Сунь-цзы, в результате вмешательства государя в руководство армией в ней появляются смятение и растерянность. А раз в армии появились смятение и растерянность, наступает «беда от соседних князей», говорит Сунь-цзы. Другими словами, на страну с обессиленной армией набрасываются соседние государства. Это и значит: «самому привести свою армию в расстройство и отдать победу противнику», – заканчивает Сунь-цзы.
Несмотря на этот взгляд, впервые в китайской литературе сформулированный Сунь-цзы, а затем развитый всеми авторитетными военными писателями, практика войн и в Китае, и в Японии показывает, что государи очень часто не считались с этим правилом.
Что же советует делать Сунь-цзы, так решительно отвергающий всякое вмешательство в действия полководца даже со стороны его государя? В этой главе он никакого указания на этот счет не дает, но в главе VIII рекомендует не подчиняться приказу: «Бывают повеления государя, которые не выполняют». Там он не объясняет, в каких случаях и какие повеления не выполняются; здесь он как раз об этом говорит. Таким образом, оба места трактата восполняют друг друга.
Что же дает право полководцу требовать для себя такой абсолютной самостоятельности? Вся эта глава «Сунь-цзы» дает ясный ответ на этот вопрос: талант и знание. Армией распоряжается тот, кто обладает этими двумя качествами.
Сунь-цзы сказал: в древности тот, кто хорошо сражался, прежде всего делал себя непобедимым и в таком состоянии выжидал, когда можно будет победить противника.
Непобедимость заключена в себе самом, возможность победы заключена в противнике.
Поэтому тот, кто хорошо сражается, может сделать себя непобедимым, но не может заставить противника обязательно дать себя победить.
Поэтому и сказано: «Победу знать можно, сделать же ее нельзя».
Непобедимость есть оборона; возможность победить есть наступление.
Когда обороняются, значит есть в чем-то недостаток; когда нападают, значит есть все в избытке.
Тот, кто хорошо обороняется, прячется в глубины преисподней; тот, кто хорошо нападает, действует с высоты небес [1].
Поэтому умеют себя сохранить и в то же время одерживают полную победу.
1
Словами «глубины преисподней» и «высота небес» переведены китайские «цзю ди» и «цзю тянь», буквально «девятая земля» и «девятое небо». Само собой разумеется, что эти понятия в определенной области имели конкретное значение и притом различное в зависимости от сферы приложения. Так, например, по версии, передаваемой Чэнь Хао, выражением «верх девятого неба» обозначался «день тигра» в третьей луне весны, «день лошади» в третьей луне лета и «день обезьяны» в третью луну осени, а также «день крысы» в третью луну зимы; «низом девятой земли» называли «день обезьяны» третьей луны весны, «день крысы» третьей луны лета, «день тигра» третьей луны осени и «день лошади» третьей луны зимы. Есть и другие значения, свидетельствующие о том, что эти выражения играли роль терминов из области циклического счета времени. Однако в общем языке эти слова употреблялись как метафоры. Путь к такому употреблению открывался самым буквальным их значением – «девятая земля» и «девятое небо». Это ассоциировалось с представлениями о девяти кругах подземного мира и о девяти сферах небес. Поскольку же число девять, как это отражено в И-цзине, считалось в определенной системе пределом числа, понятие «девятая земля» означало «самые глубины преисподней», понятие «девятое небо» – «самая высшая сфера небес». Поэтому я и счел себя вправе в переводе взять именно эти русские выражения, как вполне соответствующие китайским «цзю ди» и «цзю тянь» в их метафорическом применении.
Тот, кто видит победу не более чем прочие люди, не лучший из лучших. Когда кто-либо, сражаясь, одержит победу и в Поднебесной скажут: «хорошо», это не будет лучший из лучших.
