— Я порчу? Я?! — возмутилась Хеся, но Грек ее не слушал. Темно-карие, блестящие, чуть сощуренные глаза вора пристально смотрели на Катерину. Та, слегка удивленная, не отводила взгляда.

— Деточка, чем вы занимались с Валетом? — мягко спросил Грек, отпустив наконец руку Катерины.

— Налётами, — пожала плечами она. — А до того имела «медведя» в Москве.

— «Медведя» вы работали собственноручно?

— Почти, но он был старый, и это оказалось очень легко.

— Опасное занятие для красивой женщины.

— Ничего другого я не умею.

— Ничему другому, деточка, вы и не учились, — сочувственно сказал Грек. — Но это поправимо. Скажите, верно ли брешут по Одессе, что вы из порядочной семьи?

— Более чем, — улыбнулась против воли Катерина. — Я графиня Грешнева. Кровная.

— Это заметно, — светски улыбнулся Грек. — Не спрошу, как вы дошли до жизни такой — у нас всех свой мыш за подкладкой… Но на кой черт вам сдался этот босяк Валет? Он только испортил вашу карьеру… Ходили слухи, правда, что он отмазал вас от каторги, это правда?

Хеся за столом зажмурилась, уверенная, что теперь-то Греку точно не миновать ножниц, но — ничего не последовало. Катерина просто молча улыбалась, глядя в лицо собеседника зелеными опасными глазами. Через несколько минут Грек понял, что ответа не дождется, и пожал плечами.

— Что ж… пардон, это ваша частная жизнь. Но у вас, девочка, приличная биография, чудная мордочка и филигранные пальчики. За ваш характер промолчу, вы — женщина и можете себе позволить, лишь бы это не мешало делу… Вы даже не представляете, какие перспективы перед вами открываются. Поспрашивайте за меня в Одессе, и вам скажут, что Грек просто так слов не мечет. Я хотел бы взять вас в долю.

— Спасибо, — вежливо улыбнулась Катерина. — Но я не могу подписаться на темный гоп. Я вас не знаю, и ваша работа мне неизвестна.

— А я и не говорю — сейчас. Спросите в Одессе, спросите у мадам Пароход. — Грек вдруг широко улыбнулся, блеснув белыми зубами. — Я не тороплю вас, деточка. Подумайте. Я готов вас ждать хоть до Страшного суда. У меня понимающий глаз. Такие ручки, как у вас, мадемуазель Грешнева, родятся раз в сто лет. Если я дам им пропасть, бог потом скажет, что я неудачно прожил жизнь, и мне будет нечего ему ответить.

— Что он есть, Хеся? — задумчиво спросила Катерина, когда Грек ушел.

Стояла уже глубокая ночь, в окно заглядывала белая зимняя луна.

— Сукин сын, — вздохнула Хеся. — Кобель. Паскудник. Проклятье моей молодости.

— Я за масть…

— А-а… — Хеся убрала с лица скорбное выражение, усмехнулась и повернулась к чайнику на плите. — Шчас мы с тобой водички скипятим, и я все расскажу. Грек хоть и сволочь, а правильно говорит: тебе к настоящему делу пристраиваться надо.

Время шло, жестяной чайник то вскипал, то остывал, то пустел, то вновь наполнялся водой, луна перемещалась из окна в окно, Хеся говорила, Катерина молча слушала.

Два месяца спустя после этого ночного разговора к воротам особняка богатого греческого коммерсанта Теотопулиса на Арнаутской подкатила лаковая пролетка. Из-за ажурной решетки слышалась музыка, взрывы смеха, веселые голоса: праздновалась свадьба старшей дочери хозяина, и дом был полон гостей.

Грек вышел из экипажа первым; подав руку, галантно помог спуститься Катерине. В черной фрачной паре, с цилиндром на отлете, с бриллиантовой булавкой, блестевшей в галстуке, он выглядел безукоризненным светским фатом. Катерина, очень хорошенькая в бальном платье фисташкового цвета, кутала плечи в соболью накидку и сумрачно посматривала по сторонам.

— Деточка, улыбайся, — негромко сказал ей Грек. — Улыбайся, сейчас нет ничего главнее! Когда такая красавица в таком платье и при таком кавалере имеет такое лицо — это нонсенс, который всем заметен. Фраера могут забеспокоиться, а у нас другие задачи. И помни, тебе нечего бояться, сегодня работаю я, а ты только смотришь.

— Что, и даже не попробую?..

— Не рекомендую. Ты совсем неопытна, рискуешь погореть, так ничему толком и не выучившись. Лучше просто смотри и делай выводы. Ты сегодня прикрываешь меня, это ничуть не легче, а у меня… — Грек вдруг улыбнулся, блеснув зубами, и подал Катерине руку. — У меня, малышка, двадцать пять лет не было такой «прикрышки». Это не счастье?..

— Старый дурак, — почти нежно произнесла Катерина, просовывая руку в лайковой перчатке под его локоть. — Идем, я еще хочу танцевать.

Вечер был в самом разгаре. Огромная бальная зала особняка оказалась заполнена народом так, что, чудилось, яблоку негде упасть, и Грек чуть заметно, с одобрением кивнул.

— Свадьбы, Катька, это просто золотое дно. В доме народу, как селедок в бочке, никто друг друга толком не знает, можешь играть кузину невесты или тетю жениха — никому не будет дела. Ты хорошо танцуешь?

Катерина, танцевавшая последний раз еще в Грешневке, пожала плечами.

— Плевать, здесь никто толком не умеет. Это ведь не прием у Великого князя, а просто купеческая свадьба, не трясись. Получай удовольствие, девочка, но на всякий случай поглядывай на меня.

— Я с тебя глаз не спущу.

— Тоже ни к чему. Тебе должно быть весело и беззаботно, ты приехала танцевать и флиртовать, вот и займись этим. Вон на тебя уже смотрят те молодые болваны, давай помаши им ресничками — и помни все-таки, что мы на работе.

Вскоре заиграли вальс, к Катерине подошел молодой человек в военной форме, девушка кивнула с улыбкой, принимая приглашение, и вскоре уже кружилась, поворачивая голову то вправо, то влево, как учила когда-то Анна.

— Вы замечательно танцуете, — весело заметил ее кавалер. — Вы, должно быть, родственница невесты? Я — двоюродный брат жениха.

— Кузина с Винницы, — ответила Катерина, едва сдерживая смех.

То ли от тура вальса, то ли от восхищенного взгляда молодого человека, то ли оттого, что все действительно получалось очень легко, ее напряжение вдруг пропало, и улыбку уже не требовалось насильно удерживать на лице. Катерина с удивлением заметила, что, перешагнув порог этой блестящей бальной залы, она будто в самом деле стала красивой и легкомысленной кузиной невесты. Словно не было в ее жизни голодного и оборванного детства, не было убийства брата и поджога родного дома, не было приюта, краж, тюрьмы, нескольких месяцев черной, смертной тоски — все вдруг исчезло куда-то, как летучие пузырьки шампанского, которым угощал ее кавалер. Катерина выпила вроде бы совсем немного, но голова тут же начала кружиться, и девушка почувствовала первый признак опьянения: захотелось безудержно смеяться. «Ша, Катька, хватит», — сказала она себе так, как когда-то ей говорил Валет. — «Ты на деле, а не на малине».

Усевшись на бархатный пуфик, Катерина поискала глазами Грека, но найти его не успела: ее тут же пригласили на падеспань. Кавалером был широкоплечий темноволосый мужчина лет тридцати, с острым взглядом черных глаз, в прекрасно сидящем фраке, смотрящий на свою визави с явным вожделением. В его галстуке блестел невероятных размеров бриллиант, от которого Катерина едва смогла отвести взгляд. Чтобы скрыть свой интерес к галстучной булавке кавалера, Катерина принялась отчаянно кокетничать, на всякий случай не выходя из роли винницкой кузины: