— Каким же образом? — Это была Анадир, которая ко всему подходила с практической точки зрения.

— Я знаю пригодное для жилья место, о котором очень мало кому известно, — сказал я.

Мои сестры задумались, а потом Анадир воскликнула:

— Та старая хижина, которую отец подарил тебе, когда был еще мальчиком?

— Именно, — согласился я. — Она, по-видимому, все еще не развалилась, а мне ничего больше не требуется.

— Ты не можешь жить в такой лачуге! — вскипела Джерица. — Это будет позор для всех нас! Прославленный генерал, трибун, наш единственный брат…

— Джерица, — спокойно ответил я, — эта лачуга — единственное собственное жилище, которое я имел за всю свою солдатскую жизнь. Во дворцах, которые дарил мне император, я почти не бывал. Мне гораздо привычнее неровная глина вместо кровати и небо вместо крыши. И не волнуйтесь насчет позора. Помните, что мы не собираемся никому рассказывать о том, что я здесь.

— Люди много болтают, — цинично заметил Траптейн.

— Конечно, — согласился я, — и, естественно, будут болтать между собой и обо мне. Но если мы все будем заодно, то они будут переговариваться шепотом и знать, что то, о чем они болтают здесь, не следует знать чужим. Кроме того, все они симабуанцы, а с каких это пор наши земляки разучились хранить тайны?

Эти слова вызвали улыбки кое у кого из окружающих. Те, кто усмехался, были, конечно, правы. У нас даже была поговорка: три человека могут сохранить тайну, если двое из них мертвецы.

— Но как ты собираешься проводить время? — осведомилась Касса.

— А ведь действительно хороший вопрос, — подхватил Дариал. — Насколько я тебя знаю, ты не согласишься просто сидеть и околачивать… ну, что ты там привык околачивать.

— Вы правы, вопрос хороший, — согласился я. — Я отвечу на него, когда подойдет время.

Долго ждать мне не пришлось.

Но сначала требовалось привести мой дом в порядок. Маленькое бунгало было подарено мне отцом, несмотря на сетования матери и сестер, и мне было приказано поддерживать там такой же порядок, как в казарме, что я и делал. Этот скромный домик оказался наилучшим из всех подарков, которые мне когда-либо делали, ибо здесь я вкусил радость одиночества и впервые начал постигать, что такое ответственность.

Я с удовольствием отмывал этот двухкомнатный домишко с выцветшими на солнце стенами, латал прохудившуюся кое-где крышу и заново укреплял перекосившуюся тяжелую дощатую дверь.

Хижина находилась на окраине поместья; прямо за ней начинались джунгли. Я притащил туда удобную прочную кровать, достаточно широкую для двоих, поскольку хорошо помнил девушек с фермы, которые приходили сюда после наступления темноты, посмеиваясь, что они оказываются первыми из тех, кому выпало обучить сына своего хозяина тем играм, в которые Джаен завещала играть людям. На одной стене я повесил карту Нумантии, на другой живописный набросок, изображавший битву при Тьеполо, и взял наугад охапку книг из семейной библиотеки.

Еще я забрал из главного дома старый меч моего отца. Именно с ним мне удалось освоить лучший из стилей боя и даже достичь в нем мастерства: обоюдоострое оружие с простой гардой и эфесом, с рукоятью, обмотанной акульей шкурой, чтобы не скользила в окровавленной руке. Я наточил клинок камнем, порошком натер так, что лезвия стали острыми как бритва, а потом повесил его в ножнах на стену, чтобы легко было дотянуться. Вбив два крюка ниже уровня кровати с дальней стороны, я повесил на них меч Салопа. Место для кинжала Перака было выбрано рядом с дверью. На дверной наличник я положил свой железный кастет.

Я не мог позволить застать себя врасплох и тем более захватить живым, если кто-нибудь решит напасть на меня.

Еще у меня было чувство, что я чего-то дожидаюсь и это должно вскоре случиться.

В ожидании я придерживался следующего графика: просыпался с рассветом, пробегал две или больше лиг по тропинкам в джунглях, после пробежки плавал, а затем завтракал водой и фруктами. Потом я изучал мои книги — занятие, которое я всегда ненавидел, так как мой разум никак не желал усваивать знания, которые хранили сухие пыльные страницы. Но это приходилось делать, так как я понимал, что мозг тоже может прийти в негодность, если не давать ему нагрузку.

Потом я немного ел в полдень, после чего или гулял, или ездил верхом. При жизни отца у нас всегда были лошади прекрасных кровей, но сейчас, похоже, мало кого интересовала верховая езда, и поэтому наши скакуны не столько ходили под седлом, сколько возили телеги и повозки. Я вспомнил о моих замечательных лошадях, Лукане и Кролике, которых я оставил в Никее, когда уезжал в Майсир, и понадеялся, что они достались хорошим хозяевам и теперь пасутся на тучных пастбищах, наслаждаясь мирной старостью.

После прогулки я занимался тем или другим из проектов, которые вызвали такое неодобрение у Мангаши, когда он впервые услышал о них от меня. Это была расчистка леса и дикорастущих плодовых кустарников, а также осушение и очистка занесенного илом рыболовного садка. Этими работами я занимался в одиночку или с помощью двух-трех доверенных слуг.

Обедал я, как правило, в обществе того или иного из родственников, затем мы немного беседовали, после чего я рано ложился спать.

Порой я принимал посетителей. Это мог быть кто-нибудь из хорошо знакомых и пользующихся доверием местных волшебников, желавших узнать все, что я был в состоянии вспомнить о великих колдовских подвигах Тенедоса, или же пара деревенских мужиков, с которыми я вместе рос, желавших, чтобы я порассказал им о событиях во внешнем мире, тогда как мне хотелось послушать их рассказы о спокойной сельской жизни; дважды ко мне приходила одна из местных девиц, чтобы пригласить на прогулку при луне, хотя мы с ней ни разу так и не отошли на приличное расстояние от дома.

Порой я ходил на охоту. В эти дни я поднимался задолго до рассвета и обычно к полудню уже имел добычу. Я охотился на замбаров, кабанов, а однажды уложил небольшого медведя, повадившегося травить у нас посевы. Иногда я приносил свою добычу на кухню усадьбы, сам свежевал и потрошил ее и передавал шеф-повару, а в иных случаях отдавал животных первому же попавшемуся крестьянину, для семьи которого свежая дичь была настоящим пиром. Это не было чистым альтруизмом — люди, которых я кормил, не только вряд ли станут во всеуслышание рассказывать о моем присутствии в поместье, но и почти наверняка поднимут тревогу, если увидят в наших местах каких-нибудь незнакомцев.

А потом я услышал о тигре.

Это был людоед. К счастью, он обитал далеко от нашего поместья, на расстоянии трех лиг от него. Он убил фермера, который поздно вечером искал в лесу заблудившегося теленка, затем двух женщин, собиравших хворост в той части леса, где тигры всегда любили отдыхать днем, и, наконец, наиболее жестоко и средь бела дня — маленькую девочку, игравшую позади хижины своих родителей.

Половина крестьян этой деревни решила не откладывая устроить охоту на это животное; другая половина была уверена, что это демон, а не существо из реального мира и потому убить его невозможно. Более храбрая половина все же убедила своих более осторожных товарищей. Мужчины, вооруженные косами и цепами, вытянулись в цепочку и принялись прочесывать лес.