Самое первое упоминание о славянских жрецах относится к VI веку. Византиец Фофилакт Симокатта рассказал о трех славянских послах-гуслярах, прибывших к императору Маврикию. Они поведали, что народ их живет «на краю Западного океана», что, очевидно, обозначает Балтийское море – ни к какому другому «Западному океану» поселения славян не выходили. Спустя полтысячи лет без малого византийцы будут там же, «на дальнем берегу Океана», располагать родину своих «варангов» – варягов, балтийских славян-вендов, служивших в армии императора (в Западной Европе византийских «варангов», которых, как я уже говорил, как и по-лабских славян, звали в Европе «вандалами»). Послы рассказали, что «кифары (гусли. – Л.П.) носят потому, что не привыкли облачать свои тела в железное оружие – их народ не знает железа, и потому мирно и безмятежно проходит у них жизнь… Тем, для кого война является вещью неведомой, естественно, говорили они, более усиленно предаваться музыкальным занятиям».

Этот рассказ породил среди историков множество толков. Были времена, когда его полностью и без сомнений приняли на веру. Один из отцов норманнской теории, Август Шлецер, скажем, и так считал славян – да не VI, а IX века! – настолько дикими, что они и дань-то платили шкурами белок и куниц лишь оттого, что у них «не было орудий для охоты на медведя». Почтенный немец, всю жизнь проведший в библиотеках и университетских аудиториях, вряд ли догадывался, что для охоты на медведей как раз нужны более простые орудия, чем для добычи мелких и шустрых пушных зверьков, и сама медвежья охота на добрые сто тысяч лет (те же неандертальцы) старше беличьей. Но в такую, с позволения сказать, концепцию, славяне, не знавшие-де железа в конце VI столетия, вполне укладывались. Да что немец Шлецер, если век спустя поляк Юзеф Крашевский в романе «Старое предание» на полном серьезе описывал ушлых немецких купцов, в том же IX веке продающих славянам, предкам поляков, металлические вещи, рассказывая, будто их делают подземные карлики-гномы! А старый славянин Виш, в доме которого на почетном месте хранятся каменные молоты и секиры, ворчит: «Будто нет у нас камня, рога и кости…От отцов и прадедов достались они нам в наследство, ими били жертвы Богам, разбивали головы врагам и рога обламывали зверям. Не будь камня, не было бы человека и жизни на земле… Ваш металл ест вода, и воздух, и земля, а камень бессмертен».

И сейчас, впрочем, мода на славян с каменными топорами вовсе не ушла в прошлое. Вспомните только, читатель, фильм «Тринадцатый воин» с Антонио Бандерасом в главной роли. Многие русские зрители даже не осознают, что обитающие в пещерах, размахивающие каменными топорами, одетые в косматые шкуры дикари-«вен дели» с размалеванными рожами – это венды, славяне в представлении Голливуда конца XX века. Правда, при всем том эти дикари ездят верхом в седлах со стременами, растаскивают на диво хлипкую городьбу поселка викингов железными крючьями на веревках… но Голливуд и логика суть вещи несовместные – ну не будешь же всерьез интересоваться, где злодеи-«вендели» держат своих коней в пещерных жилищах, путь в которые пролегает через зыбкий плетеный мостик над пропастью, по которому и пешком-то пройти страшно. Или отчего герой Бандераса, араб -мусульманин ибн Фоцлан (читай ибн Фадлан, из записок которого сценаристы фильма многое позаимствовали), щеголяет гладко выбритой физиономией (искренне желаю авторам фильма попытаться побрить взрослого мужчину-мусульманина – современного, не средневекового! – лучше в какой-нибудь исламской стране).

Осталось только заметить, что фильм, в котором норманны и мусульманин обороняются от закидывающих их крепость факелами славянских дикарей, снят в те самые годы, когда североатлантические «норманны» из НАТО, «защищая» боснийских и албанских мусульман, старались «вбомбить в каменный век» славянскую Сербию. Такие вот неакадемические последствия могут иметь высказанные столетия назад гипотезы ученых мужей.

Другие авторы обратили внимание не на «отсталость» описанных Симокаттой славян, а на их неимоверное миролюбие. Сентиментальному писателю Карамзину рассказ византийца о славянских гуслярах очень понравился, но он все же еще колебался. Зато протестантский пастор чех Шафарик и немец Гердер уверовали в него беззаветно. Гердер, расписывая жизнь славян, утверждает, что они были «щедры, гостеприимны до расточительности, любили сельскую свободу, но вместе с тем были покорны и послушны, враги разбоя и грабежа… они не домогались владычества над миром, не имели жаждущих войн наследственных государей и охотнее делались данниками, если только тем можно было купить спокойствие своей страны». Право, потомку готов стоило б лучше помнить слова гота Иордана, сказанные еще до Симокатты, о славянах, что «ныне по грехам нашим свирепствуют повсюду». Или слова славянского вождя Дабренты, переданные византийцем же Менандром, тоже до Симокатты: «Не отдавать свою землю другим, а владычествовать над чужими землями привыкли мы, и в том мы уверены, пока есть на свете война и мечи». Это в том случае, если бесчисленные упоминания немецких и скандинавских источников о славянских набегах на Германию, Британию, Данию, Норвегию и Швецию, о господстве на Балтике свирепых «вендских викингов»-варягов списывать на позднейшее искажение кротких славянских нравов под тлетворным влиянием тевтонов, как то делали славянофилы. Это наивное объяснение, пожалуй, основной недостаток великолепного и, к сожалению, почти не переиздававшегося труда Гильфердинга «История балтийских славян». Разумеется, он тоже отдал дань рассказу Симокатты.

Наконец, когда нелепость рассказов о славянах, вышедших-де в раннее Средневековье прямиком из каменного века, и о кротком нраве «голубиного народа» стала очевидна, стали говорить о том, что послы (а то и скрывшиеся под личиной послов разведчики, как полагал Любор Нидерле) сознательно ввели в заблуждение византийцев. К этой версии склонился в своем романе «Славянский меч» словак Финжгар. Или же, по новой моде «текстологического подхода», твердили про «стереотип варваров, живущих в Золотом веке».

Мне все же кажется, что варвары не были настолько искусны во лжи, а византийцы – настолько простодушны и наивны. Что до «текстологического подхода», то им можно обесценить любое сообщение любого источника, подогнав его под цитату из библии, «античную традицию» и так далее. Гораздо любопытнее то обстоятельство, что в варварской Европе действительно существовал слой людей, сторонившихся военного дела и самого железа!

В сохранившемся в Англии датском эпосе «Беовульф» (кстати, еще одном источнике «Тринадцатого воина») упоминается некий пользующийся доверием правителей Унферт. Доверяли Унферту и прислушивались к его советам вопреки тому, что «с родичами своими в игре железа он был нечестен». В чем же была «нечестность» Унферта? Германский исследователь Геза фон Неменьи полагает, что дело в сане Унферта – «тул», Языческий жрец. Сопровождавшие готское войско жрецы, по свидетельству Иордана, лишь пели (!) боевые песнопения, но в бой не вступали. «Церковная история англосаксов» Беды Достопочтенного тоже говорит о запрете для жрецов на участие в битвах. Вполне понятно, что позже, в эпоху викингов, такое поведение уже понималось как «нечестное» – а может, сыграло роль и то обстоятельство, что «Беовульф» дошел до нас в монастырских списках. От вольностей монастырских переписчиков пострадал не один источник – чего только стоит порожденный их воспаленным воображением облик античного мира, переполненного мужеложцами! И конечно, не было ничего проще и естественней для такого деятеля, чем объяснить «нечестностью» нечестивого идолослужителя его ритуальное нежелание прикасаться к «играм железа». Те же запреты накладывались на галльских друидов, фламинов римского Юпитера Капитолийского, индийских браминов. Иногда даже запрещалось смотреть на вооруженное войско или… прикасаться к железу! Дж. Фрэзер уделил немало внимания в своей «Золотой ветви» табу для жречества на прикосновение к железу. У римлян и их соседей сабинов жрецы не имели права даже бриться железными бритвами или остригать волосы железными ножницами – только бронзой [30] ! Когда в священные рощи вносился железный предмет, надо было принести искупительную жертву. Древний священный мост через Тибр был построен и ремонтировался без железных инструментов – как тут не вспомнить русские церкви «без единого гвоздя», то есть с минимальным использованием железа! Одна из знаменитых рунных надписей – так называемый камень из Эгьюма – содержит гордое указание, что при ее нанесении к камню не прикасались железом. В средневековой Европе общим местом была неприязнь таящегося среди холмов и пустошей «Древнего», «Волшебного», «Языческого» народа к «холодному железу». Напомню, читатель, только один рассказ из киплинговского сборника «Подарки фей», который так и называется – «Холодное железо». В Ирландии этим народом стали ушедшие в волшебные холмы от завоевателей гойделов Туата де Данан – как мы помним, читатель, мифоэпический аналог жрецов-друидов. Стоит заметить, что Волх свет Славич, Волх сын Славена из новгородских былин и преданий, предок-эпоним [31] волхвов, хоть и предстает охотником и вождем дружины, однако ни разу не берется за оружие – «рубит-сечет» добычу и врагов его дружина. Сам же Волх на охоте загоняет добычу, оборотившись последовательно соколом, туром и щукой, на войне в облике волка и горностая производит разведку, двери в убежище врага вышибает ногой, не прибегая к оружию. Наконец, с самим врагом, Санталом, расправляется Волх опять голыми руками – ударяет его «о кирпичен пол».