Главным польским коммунистом в этих краях был Эдвард Герек, глава национального совета поляков и ветеран Сопротивления. В 1948 году он вернется в Польшу, чтобы начать блестящую политическую карьеру, которая увенчается постом лидера партии. Войтыле не суждено было пересечься с ним в Бельгии – Герек работал севернее, в Лимбурге. Они встретятся много позже, в 1979 году, когда римский папа Иоанн Павел II совершит первое паломничество на родину и будет принят главой Польской объединенной рабочей партии Эдвардом Гереком в Бельведерском дворце – бывшей резиденции царских наместников и Юзефа Пилсудского.

Если французы и бельгийцы отличались равнодушием к вере, то голландские католики, напротив, поразили своим фанатизмом. Выкованные в огне кальвинистских преследований, католики в Нидерландах сами превратились в подобие неулыбчивых протестантов. Местная полька жаловалась Войтыле, что не может вынести суровости здешних священников, даром что в Польше она воспитывалась у монахинь и принадлежала к католическим организациям. Зато и успехи католиков были велики: «паписты» основали университет, развернули сеть СМИ и даже провели своего кандидата на пост премьера. Войтыла с восхищением напишет об этом по возвращении на родину, хотя и встревожится по поводу того, что голландский католицизм имеет сугубо практическое обличье, как община, объединенная некими ритуалами, без всякого интеллектуального и духовного наполнения (впоследствии этот недостаток аукнется глубоким кризисом, который придется разрешать Иоанну Павлу II)[172].

На обратном пути в Рим Войтыла и Старовейский заехали в Ар-сюр-Форман – приход знаменитого исповедника Жана-Мари Вианнея (1786–1859). Отстающий семинарист, отправленный в лионскую глухомань, Вианней прославился даром обращать грешников и стал образцом служения людям: последние двадцать лет жизни почти не покидал исповедальни, принимая до ста тысяч человек в год. Власти даже провели железную дорогу из Лиона в Арс, чтобы облегчить путь кающимся. Святым стать нетрудно, как верно заметил некий салезианец в проповеди, потрясшей Яна Тырановского. Попасть в небесный хор может даже человек, дважды проваливший экзамены в семинарии. Вот и церковь канонизировала Вианнея, провозгласив его покровителем приходских священников и исповедников.

* * *

Вскоре у Войтылы появилась возможность тоже исповедаться у подобного святого. На Пасху 1948 года он отправился в Апулию, к стигматику отцу Пио из Пьетрельчины. До того Войтыла и Старовейский уже посетили славнейшие обители Италии – Субьяко (где святой Бенедикт основал первый монашеский орден) и Ассизи – родину святого Франциска. Съездили в Венецию, Милан, Флоренцию, Сиену и на Капри, увидели Монте-Кассино – монастырь, обагренный кровью польских солдат. И вот теперь оба выбрались в глухую деревушку Сан-Джованни-Ротондо, чтобы увидеть знаменитого монаха.

Отец Пио – яркий пример народной веры, ввергающей церковь в хлопоты. Еще в 1920‐е годы верховный инквизитор Рафаэль Мерри дель Валль осудил почитание этого капуцина, не поверив в чудесность его стигматов. Врач-францисканец Агостино Джемелли, в честь которого названа известная римская клиника (там будет лечиться Иоанн Павел II после покушения), называл Пио невежественным психопатом. Категорически не принимал его культ падуанский епископ Джироламо Бортиньон, тоже капуцин. Близкий сотрудник Бортиньона Альбино Лучани (будущий папа Иоанн Павел I) настойчиво не советовал совершать паломничества к стигматику. Зато Пий XI в конце своего правления и особенно Павел VI относились к нему очень тепло.

У Войтылы не возникло и тени сомнения насчет святости этого человека. Видя его руки, обвязанные бинтами, наблюдая, как искажается от боли его лицо во время мессы, Войтыла мог лишь преклоняться перед волей Христа, пославшего монаху эту муку ради облегчения страданий других людей. Конечно, он не упустил случая исповедаться у него. Много позже возникла легенда, будто отец Пио напророчил Войтыле папство и даже покушение (об этом писали газеты капуцинов в мае 1981 года). Однако сам Войтыла отрицал это.

С посещением многотерпеливого монаха связана другая загадочная история, которую Войтыла поведал Анджею Дескуру. Якобы каким-то образом ему, Войтыле, удалось спросить у отца Пио, какая из ран у того болит сильнее прочих, на что стигматик ответил: «На плече, но о ней никто не знает». И действительно, в 1971 году при осмотре вещей скончавшегося тремя годами раньше отца Пио обнаружили кровавый след на одежде в районе правого плеча – об этом стигмате и впрямь никто не догадывался.

Все это очень странно. Каким образом Войтыле удалось задать свой вопрос? И почему монах открылся какому-то неизвестному поляку, хотя держал это в тайне даже от своих духовных чад? Эдвард Аугустин, автор книги о взаимоотношениях Войтылы и отца Пио, предположил, что Войтыла спросил об этом прямо во время исповеди[173]. Но это просто невероятно. Даже если предположить, что исповедуемый, в нарушение правил, осмелился вопрошать исповедника о вещах, не относящихся к таинству, сомнительно, чтобы стигматик ответил, – он был известен взрывным нравом и не потерпел бы такой наглости (к примеру, прогнал от себя обращенного в католичество еврейского поэта из Польши Александра Вата, узнав, что тот ни разу не причащался). Кроме того, само по себе раскрытие ответов исповедника выглядит некрасиво: ведь священник обязан хранить тайну исповеди, равно и исповедуемый не может болтать о том, что ему говорили. Яцек Москва, написавший подробнейшую биографию Войтылы, предположил, что беседа имела место вне конфессионала, но не уточнил, при каких обстоятельствах[174].

Так или иначе, эта история известна нам только со слов Анджея Дескура (который не присутствовал при ней), что о многом говорит.

Отца Пио Иоанн Павел II канонизирует в 2002 году. Но напрасно некоторые возводят удрученного ранами падре чуть ли не в ранг духовника Войтылы. Последний, хоть нередко говорил о нем по разным поводам, не рассматривал отца Пио как человека, повлиявшего на его судьбу. Например, в книге «Дар и тайна», в которой он проанализировал свой жизненный путь, Войтыла (уже будучи понтификом) вообще не упомянул о визите в Сан-Джованни-Ротондо, хотя имен и фактов в этом тексте перечислил немало[175].

Отец Пио, подобно Вианнею или Хмелёвскому, казался Войтыле человеком, которого коснулся крылом ангел Божий. Однако этот стигматик не стал для него новым Тырановским, потому что к тому времени Кароль уже давно обрел свое призвание. Может показаться странным, что Войтыла, преклоняясь перед этим капуцином, отнюдь не бунтовал против церкви, которая отказывалась признавать его святость. Но ведь Хуана де ла Круса тоже встречало непонимание, и все же правда в конце концов восторжествовала. Да и краковскую визионерку Фаустину Ковальскую далеко не все в Риме готовы были признать святой – Войтыла в бытность архиепископом вынужден был защищать ее от обвинений в ложноверии, почвой для чего явился не вполне корректный перевод ее «Дневничка» на итальянский[176]. Более того, епархиальный процесс по беатификации Ковальской он начал в те годы, когда сам культ Божьего Милосердия, вдохновленный видениями краковской святой, находился под запретом. Его отменили лишь в апреле 1978 года после настоятельных просьб кардинала Войтылы. Люди могут ошибаться, но церковь – никогда, ибо лишь она одна призвана Господом вести человечество к вратам рая.