2. В памятниках древнескандинавской письменности о вэрингах (vaeringjar) упоминается не прежде первой четверти XI столетия.

На основании системы, относящей начало (и притом начало русское) варангской дружины в Греции к 988 году, г. Васильевский полагает, что Болле сын Болле был первым норманном (в общем значении этого слова), поступившим в эту дружину около 1020–1026 года. Если бы даже такова и была мысль записанной в начале XIII столетия Лаксдэльской саги, то все же нельзя основать строгого хронологического вывода на словах: «Nee nobis quidem relatum est, Normannorum aliquem sub Constantinopolitano rege meruisse prius, quam Bollium, Bollii filium». Этими словами доказывалось бы только, что около 1020 года учреждение постоянного варангского корпуса в Греции было действительно еще новизной для норвего-исландских слагателей саг, или что здесь говорится о Болле Боллесоне только в смысле знаменитого и по знатности рода известного норманна. Но должно заметить, что там, где издатели Лаксдэльской саги по рукописям Арна Магнусона читают nordmadr, в тех рукописях, которыми пользовался Эрихсен, стояло несравненно вероятнейшее Islendskr madr; к тому же вся та часть саги, к которой принадлежит история Болле Боллесона, почитается позднейшим и весьма сомнительной достоверности ее дополнением. Что норманны ездили в Грецию для поступления на императорскую службу задолго до 1020 года, исторический факт, основанный не столько на положительных свидетельствах, сколько на том логическом выводе, что при постоянных сношениях норманнов с Русью IX–X века (будь эта Русь скандинавского или славянского происхождения), почти немыслимо, чтобы некоторые из них не доходили до Киля и, по примеру своих союзников или (как думают норманисты) однокровников, не служили наемниками в византийских войсках. Только, как вместе с тем следует признать не менее положительным фактом и позднее учреждение в Греции варангского корпуса и позднее упоминовение в памятниках древнескандинавской письменности об имени вэрингов (vaeringjar), то этих норманнов, греческих наймитов в IX–X веках, придется искать не под варангским, а под другим именем.

3. Вэрингами у норманнов назывались только служившие в варангском корпусе в Греции.

До сих пор это положение, утвержденное на бесчисленных, вполне достоверных свидетельствах, считалось исторической, всеми принятой, аксиомой. Г. Васильевский старается подорвать его указанием на мнимое употребление Гейдарвига — сагою названия vaeringjar для обозначения и тех норманнов, которые служили варягами у русских князей. Вига-Барди, рассказывается в этой саге, изгнанный судом из своей исландской родины, после долгих скитаний «прибыл в Гардарики, и сделался там наемником, и был там с вэрингами, и все норманны высоко чтили его и вошли с ним в дружбу». Это свидетельство имело бы цену, если бы дело шло о временах Олега, Игоря, Святослава; как вошедшее в народное предание или сагу не менее сорока лет после учреждения варангского корпуса в Греции, оно может быть отнесено только к варангам в Византии или к норманнам, возвращавшимся на родину из Греции через Русь по отбывке своей варангской службы. На Руси все норманны слыли варягами; между тем сага именно отличает Вига-Барди от вэрингов (как при начале Гаральдова сага Гаральда Гардреда), указывая только на его сообщество с ними; значит (если даже и допустить, что дело идет собственно о Руси), сага думала не о русских варягах, а о греческих варангах. Да и какой вес может иметь уединенное свидетельство Гейдарвига саги, при отсутствии во всех остальных, имени вэрингов для норманнов, служивших наемниками у русских князей? «Если где-либо, — говорит Сенковский, — то в этой (Эймундовой) саге, слово варяги, vaeringar или vaeringiar долженствовало бы встречаться на каждой странице, потому что повествователи сами служили здесь в звании варягов, сами исполняли их должность; к удивлению, оно нигде не встречается и кажется им неизвестным». Уже Байер говорил с тем же выражением изумления: «Inauditum apud hos piratas nomen varegorum». Слишком часто приводимая норманистами ссылка на недостаток шведских источников IX и X столетий здесь не у места; исландские саги рассказывают с возможными подробностями о пребывании именно на Руси (и нередко по найму русских князей) своих норвежских выходцев Олафа Тригвасона, Магнуса, Эйлифа, Рагнара, Эймунда и пр.; но варягами (вэрингами) их не называют. Норвежцы Гаральд и Эйлиф служат у Ярослава в качестве оберегателей границ; для Руси они варяги как по народности, так и по служебному званию; но сага признает за Гаральдом имя вэринга только со дня его поступления в варангскую дружину, в Константинополе. Допустить ли, что варяжским именем на Руси отличали себя одни только шведы; норвежцы же и датчане, отправлявшие вместе с ними варяжскую службу у русских князей, варягами себя не называли, сберегая это имя (под формою vaeringjar) только для тех из своих соотчичей, которые служили наемниками в варангской дружине греческих императоров? Я не думаю, чтобы это предположение могло расчитывать на большое сочувствие в ученом мире.

Позднее и вместе с тем одновременное появление варяжского имени у греков и у норманнов понятно только при следующих условиях: a) варяжское имя водворилось у греков вследствие учреждения в Греции, при посредничестве Руси, особого, постоянного норманнского корпуса варягов-варангов в последние годы X века; b) норманны приняли от греков имя варангов под формой vaeringjar и обозначали этим именем только служивших наемниками в варангской дружине.

Откуда же на Руси имя варяг и какое имеет оно значение?

Это имя кажется не коренное русское. По причинам, о которых ниже, я не могу вполне согласиться с мнением тех ученых, которые приписывают исключительно иноземное, преимущественно германское происхождение всем словам славянских наречий, заканчивающимся суффиксом — ang; относительно русского языка оно, в известной степени, основательно.

Но непосредственных сношений с германскими народами дорюриковская Русь не имела. Остается предположить (и с этим предположением вполне согласна и историческая вероятность), что подобно тому, как слова szelag и sterlag перешли к нам от германцев польским путем, слово varag, германское по своему корню, занесено к нам с варяжского (балтийского) Поморья господствовавшими на нем славянскими племенами.

В др. верхнегерманском наречии wari (Wehr) оборона; warjan, готск. varjan (wehren) оборонять; отсюда и Wehr в смысле оружия. С другой стороны, в сохранившемся в трех редакциях вендском словаре Геннига (по списку Гильфердинга) имеется:

Ped. I. Degen — Warn. Schwerdt — Warang ward. Wehren, sich wehren — Warrjoissa.

Fed. II. Degen — Warow; Warang. Auf dem Degen — No wdra. Schwerdt — warang, warov, Wehren, sich wehren — warryjoyssa.

Ped. III. Degen — Ward, accus. Warang. Auf den Degen — no wara. Schwerdt — warang, ward. Wehren, sich wehren — warryoissd.

Что warn есть не что иное, как древнегерманское wari (Wehr), несомненно; но warang? У Геннига warang противополагается waro, как меч шпаге; по другой редакции, оба слова признаются однозначащими: по третьей warang оказывается винительным падежом warn. Как видно, показания вустровского пастора довольно неопределенны. О винительном падеже warang (wara-варя) при именительном waro думать нельзя; warang (wara) могло бы быть винительным падежом только (мужск. рода) слова war' — варь (срвн. царь, царя и т. п.), если бы дело шло о существе одушевленном; при обозначении неодушевленных предметов мужского и среднего рода винительный падеж не разнится от именительного. Г. Шлейхер объясняет warä (warang) уменьшительным от waro; но средние уменьшительные на я также исключительная принадлежность одушевленных существ (напр., теля, куря, ягня); приводимые мнимые примеры противного нимало не убедительны. Скорее можно бы предположить особую форму варя (срвн. имя, пламя, буря, тля); но что же станется тогда с другой, однозначащей формой waro?