А вот поди ж ты! Нашелся один такой вчерашний зэк.

Степана-таки подвигла на запрещенную работу простая мысль, вдруг пришедшая ему в голову: мне скоро пятьдесят. И скоро предсказанный Каревским роковой шестьдесят четвертый. «А это значит, позади не просто большая и лучшая часть моей жизни. Позади, быть может, вся моя жизнь. И что же останется после меня? Два уголовных дела – в Ленинградском городском и Владимирском областном архиве КГБ? Росписи в ведомостях на зарплату в Кошелковском комбинате? Сын? Ну да, сын. Хороший парень. Но вырастил его, если быть справедливым, совсем не я. До четырнадцати лет я его даже не видел. А главное: неужели сын окажется одним-единственным моим достижением?»

И вот тогда Нетребин взялся за работу. И пригласил сына в свою лабораторию на полставки, на ту же должность, с которой начинал в пятьдесят четвертом, – лаборанта. С тайной мыслью, конечно, что Юрочка сможет продолжить его дело.

Совсем по-иному они организовывали в Кошелкове исследования в сравнении с владиславльской шарашкой. Тогда была несвобода, тюрьма – зато любые нужды в реактивах, технике, людях выполнялись немедленно и беспрекословно. Теперь Степе приходилось ловчить, жулить, выгадывать, чтобы выписать или сэкономить необходимые химикаты. Тогда, за решеткой, обычно радовались, если удавалось сачкануть, пофилонить. Теперь надо было ухищряться, чтобы трудиться.

Они с сыном опасались всех вокруг – а стукнуть мог любой. Ночной вахтер, зашедший в лабораторию на огонек. Народный контроль, выявивший перерасход реактивов. Сотрудник лаборатории, наткнувшийся вдруг на небрежно спрятанный левый лабораторный журнал.

Однако судьба очень часто сопутствует наглым и отчаянным. Без помощников, по памяти, Степан синтезировал и воссоздал тот препарат, который некогда в порыве гибельного восторга презентовал самому Сталину бывший полковник Орлов. И тут оказалось: не случайно именно сейчас решил оставить свой след на Земле Нетребин-старший. И не только в предсказанном шестьдесят четвертом дело. Наверное, человек сам начинает ощущать внутренним чутьем свой внутренний непорядок – когда любые врачи и анализы еще слепы и глухи.

Заканчивался год шестьдесят третий. Юрий успел защитить диплом и поступить к отцу в лабораторию на должность лаборанта на полную ставку. Нетребин-старший, чтобы сыну не мотаться каждый день в Москву и обратно, даже прописал его временно в общежитии, в комнате всего на двоих. И вот тогда-то Степана стал беспокоить ничтожный бронхит. Сделали рентген, послали на анализы. Потом заставили лечь, прямо-таки руки выкрутили, в больницу. А затем его выписали, но в день выписки Виталина долго разговаривала с глазу на глаз с завотделением, а после, уже дома, тайком плакала.

На следующий день Степан расколол ее – сказались уроки энкавэдэшников и эмгэбэшников, коловших его соответственно в сороковом и сорок девятом. А может, Виталина разоткровенничалась перед ним для того, болезненно подумал в первый момент Нетребин, чтобы вдосталь порыдать и попричитать? Диагноз, что она озвучила для него, оказался прост и страшен: рак легких, прогноз неутешителен, и осталось ему от силы три-четыре месяца.

Степа потом вспоминал, что в самый первый момент, когда супруга объявила приговор, он почувствовал облегчение и даже радость. Во-первых, потому, что любая неопределенность все-таки страшней даже самой страшной определенности. А еще потому, что теперь великолепно решился вопрос: каким образом испытывать заново синтезированный препарат. Никаких проблем: он с полным правом может экспериментировать на себе. Единственное, что надо: для чистоты опыта не принимать никаких лекарств из числа тех, что пропишут ему для борьбы с раком.

Сын договорился у себя дома, что перевезет в Кошелково магнитофон – имелось в руководящей семье и подобное чудо-техники. Мама и ее муж Юрочке всячески потакали и возражать против его просьбы не стали. Поэтому однажды персональный водитель Викентия Михайловича вместе с книгами Нетребина-младшего доставил в кошелковскую общагу двадцативосьмикилограммовый «гробик»: ленточный магнитофон «Днепр-9». Именно на него стали записывать отец с сыном свои опыты с экспериментальным препаратом.

Я оставил пока магическую цепочку дат и таинственную последовательность смертей в семействе Нетребиных. Решил начать с современности. С гибели ювелира – Нетребина-младшего. И первым делом мне захотелось отправиться не в офис Нетребина на Волхонке, а в один из его ювелирных магазинов.

Мне даже легенды придумывать не пришлось. Что может быть естественней, чем влюбленный мужчина у витрины с бриллиантами? Он сомневается, растерян, слегка раздражен. Мыслей рой: сколько денег на нее потратить? Не зря ли стараюсь? Понравится ли ей (это в последнюю очередь)?

Варвара, моя краса, к золоту, похоже, была равнодушна. На пальцах – ни единого перстенька, в ушах – скромные, потемневшие от времени «гвоздики» – наверное, подарок родителей на окончание школы или поступление в институт. Плюс характер властный, суровый. Да, сегодня девушка дала слабинку, показалась мне беззащитной и очень женственной, но все равно я с трудом представлял, как подступаюсь к ней с бархатной коробочкой. Может и не принять. А уж дорогое украшение отринет стопроцентно, должностное мое лицо.

Я улыбнулся. Вспомнил русую косу, пронзительные очи, упрямую морщину меж бровей (обычные девчонки туда ботокс колют или хотя бы стараются не хмуриться – а Варваре моей все равно).

Догадается она, что я работу с личным совместил? Что решил купить ей подарок в одном из магазинов Нетребина?

Варвара-оперативник, конечно бы, просекла. Но взгляд у нее вчера, когда мы прощались, был совсем не полицейским. Я понял, что устала она быть роботом-силовиком, носить брюки, говорить резкости. И не удержится. Кольцо – с зеленым гранатом или бирюзой, под цвет своих неописуемых глаз, – возьмет. А потом будет страдать. Что предала свою дурацкую службу, завязала отношения с объектом. Позволила себе не играть с мужчиной, а положиться на него.

Да уж, мне не стоило ждать – если я останусь с этой девушкой! – легкой жизни. Вряд ли у нас с ней получится идеальная семья, и борщей, по крайней мере, каждый день от нее не дождешься. Но все равно она стоила тысячи милых, послушных, домашних кошечек.

…Магазин Нетребина ничем не отличался, на мой непросвещенный взгляд, от сотни других, на одно лицо, ювелирных. Золото слепило глаза, за прилавками скучали средних лет продавщицы, в дальнем углу склонился над кроссвордом охранник.

Меня, единственного покупателя, встретили без восторга.

– Я могу вам помочь? – неохотно поднялась навстречу мне одна из торговых дам.

Охранник и вовсе взглянул досадливо. Но кроссворд отложил.

– Спасибо, пока не надо.

Я прежде решил присмотреться и двинулся вдоль прилавков. А ничего ведь не изменилось – с давних-предавних времен, когда я, юнец, выбирал колечко для своей первой (и как тогда думал, единственной!) супруги. Да что там: когда меня, совсем мальца, в ювелирный однажды взяла с собой мама, украшения выглядели точно так же, как сейчас: бесконечные ряды колец с нелепыми золотыми обмотками, обкрутками, завитушками и нашлепками. Безвкусные серьги, напоминавшие червей на крючках. Кулончики в виде знаков зодиака, а также змей, пауков и ящериц. Единственное, что изменилось со времен застоя, – появилась полка с крупной табличкой «ДЛЯ ВЕРУЮЩИХ» (кресты, а также иконы).