Скоро в середине кабинета выросла целая гора «драгоценностей». Царь необычайно живо и даже с энтузиазмом стал в ней рыться. Но уже через несколько минут он выбрался из кучи и набросился на Паскевича с кулаками и стал кричать, рычать даже:

«Да вы идиоты! Что ты притащил мне? Сам не соображаешь? Это же мусор! Самый настоящий мусор, и более нечего! Драгоценностями тут даже и не пахнет!»

«Но это то, что у них было, Государь!»

«Болван, но здесь не то, что на миллион рублей, но и на тысячу даже не потянет».

«Но это то, что у них было, Ваше Императорское Величество! Мы всё обсмотрели, буквально всё, буквально каждый закоулок их убогих квартир и домишек».

«Но это же мусор! Мусор! Жалкий мусор!»

И государь стал в бешенстве пинать сапогом гору жалких побрякушек. Паскевич дрожал от страха. Вдруг Николай Павлович остановился, резко обернулся, подошёл вплотную к Паскевичу и тихо, чётко разделяя каждое слово, сказал:

«А знаешь, ты и в самом-то деле удивительный болван! Ты вмешивался в следствие, курировал его, ну что, что стоило тебе своевременно заняться этими балеринами?! Понимаешь, что произошло, ты хоть понимаешь это?»

Паскевич в испуге отпрянул от императора. А тот продолжал, всё так же тихо и с нескрываемой ненавистью:

«А произошло вот что. Они всё ценное припрятали. Как только этот подлец помер и началось следствие, они всё припрятали, и не у себя дома, отнюдь, а вывезли куда-то, ибо понимали, что рано или поздно к ним придут. Я слишком поздно вмешался, понадеявшись на тебя. О! Какой же ты болван! Господи! Какой же ты болван!»

И тут государь опять повернулся к куче побрякушек и с ещё возросшим неизмеримо бешенством стал пинать её, дико рыча при этом.

Паскевич же, смертельно побледнев, в полнейшем упадке сил прислонился к стене. По лицу сильно струился пот, перемешанный со слезами. Бравые обычно усы вдруг стыдливо опустились вниз. Потом раздался шум от падающего тела. Генерал-фельдмаршал хлопнулся в обморок. Но Николай Павлович не обратил на это ни малейшего внимания. Он всё с тем же бешенством продолжал пинать и даже давил с наслаждением побрякушки, что были отобраны у бывших возлюбленных бывшего камергера Политковского.

Громадная дыра в бюджете комитета о раненых — вот что дико мучало в тот момент российского императора. И была сия дыра заделана лишь в 1855-м году, в Крымскую войну, когда миллионер Яковлев сделал на нужды комитета два пожертвования, по пятьсот тысяч рублей серебром каждое, за что получил звание камергера.

А на Паскевича Его Величество зла не держал. Главное ведь в Иване Фёдоровиче не ум, а верность своему Государю.

И генерал-фельдмаршал преспокойненько явился в Царство Польское наместником, стараясь не вспоминать о безобразной сцене, что произошла в императорском кабинете 13-го февраля 1853-го года, И не вспоминал…

ЗАПИСКА ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ ПАВЛОВИЧА К ПЕТЕРБЕРГСКОМУ ОБЕР-ПОЛИЦМЕЙСТЕРУ А. П. ГАЛАХОВУ

Господин обер-полицмейстер!

Милостивый государь Александр Павлович!

Имею до Вашей милости нижайшую просьбу. Не откажите мне в любезности и отправьте к каждой из танцовщиц (по списочку, которым Вы располагаете) хотя бы по паре полицейских, дабы следить за всеми передвижениями сих малопочтенных и малоприличных красоток.

Меня, в интересах сугубо государственных, чрезвычайно интересует, где они могут припрятывать драгоценности, неправедным путём нажитые.

Работа хлопотная, танцовщиц числом аж до сорока. Но проследить надобно за каждой из них без исключения.

Если чего узнаете на сей счёт, буду премного благодарен.

За сим примите уверения, господин генерал-адъютант, в моём всегдашнем почтении.

НИКОЛАЙ

Февраля 13-го дня 1853-го года.

Двенадцатый час ночи.

В Аничковом дворце.

О результатах розыска, о котором пишет Николай Второй в своей записке к обер-полицмейстеру А. П. Галахову, мне ничего не известно.

Думаю, что для императора итоги розыска были малоутешительны. Всё дело в том, что А. Г. Политковский прогулял буквально всё, что накрал. На подарки же возлюбленным своим был весьма скуп. Зато огромные совершенно суммы тратил на карточную игру.

Текст публикуемой записки мне удалось извлечь из частного архива семейства Галаховых (хранится в Национальной библиотеке Франции).

Ефим Курганов,

доктор философии.

Позднейшая приписка публикатора:

Впоследствии, продолжая рыться в архиве Галаховых, мне посчастливилось наткнуться на ответную записку обер-полицмейстера к императору. Вот этот текст:

Всемилостивейший государь!

Спешу уведомить, что поручение Вашего Императорского Величества исполнено неукоснительно. Однако полученные результаты, увы, совершенно неутешительны, хотя мною были задействованы на поиски не менее ста полицейских чинов.

Все девицы, отмеченные в списке, оказались весьма бедны. Во всяком случае, никаких стоящих драгоценностей у них нет и в помине. Сие абсолютно неоспоримо.

Неизменно остаюсь преданнейшим слугою

Вашего Императорского Величества

Генерал-адъютант

Александр Галахов.

Февраля 17-го дня 1853-го года.

В стольном граде Санкт-Петербурге.

9-го февраля 1853-го года состоялся суд, а ровно через месяц и один день (10-го апреля) государь Николай Павлович конфирмировал приговор.

Очень интересно! 1-го февраля тайный советник Политковский умер, а уже 9-го февраля состоялся приговор по его делу. Следственный же розыск уложился буквально в считанные дни на первой неделе февраля месяца.

Всё делалось в спешке невероятной, и торопил как раз сам император.

И вдруг в апреле делается месячный перерыв. Это не только интересно, но ещё и в высшей степени странно. Не правда ли? Зачем вдруг такая спешка, если потом можно целый месяц тянуть?

И тут налицо ещё одна явная странность;, для меня совершенно необъяснимая.

Месяц государь раздумывал, хотя задумчивость никогда не была его подругой, и в результате все арестованные члены комитета о раненых военного министерства были отпущены.

В соответствии с конфирмированным приговором в крепости фактически остался один лишь Павел Николаевич Ушаков, самый достойный и самый прославленный из арестованных.