просто слушай и впитывай его слова. Ему плохо, тяжело, и потому ты должна, даже обязана понять и дать дельный совет. Иначе ты снова все испортишь.

— Ты, наверное, меня сейчас не поймешь, да и не захочешь понять — у тебя идеальная семья, Рэйчел. Любящие тебя родители, сносная сестра, и эти люди всегда готовы помочь тебе, приласкать или что-то вроде этого. Черт, я жалуюсь, как недовольный капризный ребенок.

Джек отправил в рот пончик целиком, с трудом его жуя и заглатывая кусками, чтобы поскорее продолжить рассказывать и, наконец, освободиться от тяжести. Рыжеволосая же восприняла такое молчание по-своему:

— Так кажется только со стороны. О, Господи, это лучшие эклеры, которые я когда-либо ела!

Дауни неуверенно кивнул и теперь уже с сомнением посмотрел на сидящую напротив девочку. Он прекрасно помнил тот сорвавшийся разговор в кафе: как Рэй всеми силами пыталась вытащить из него слова, а затем грубо оттолкнула одной только фразой.

Она легкомысленна, — пронеслось в голове парня и после долго еще там вертелось, — и вряд ли сможет тебя понять. Посуди сам, Джеки — как избалованная девчонка сможет войти в твое положение? Ты еще не понимаешь и, как слепой котенок, тычешься в подошвы чужих ботинок, не подозревая, что когда-нибудь эти самые люди оттолкнут тебя, сломав крохотную челюсть. Ей нет смысла вникать в чужие проблемы, потому твой рассказ выйдет из тебя еще раз, всколыхнет воздух и бесследно исчезнет в стенах этой комнаты, растворится, а вы с рыжей будете и дальше есть свои пончики и пирожные. Высказавшись, ты ничем не заполнишь образовавшуюся дыру внутри себя, а затем будешь копить там ненависть и обиды.

Никогда не поздно одуматься и не совершать неисправимых ошибок.

— Да, действительно, вкусные, — парень пересилил себя и не стал тут же продолжать. Взял творожный десерт, никак не желающий быть съеденным и вырывающийся из рук, отправил его в рот, почти не чувствуя вкуса, а после, наконец, выдал:

— Как думаешь, сколько людей на этой планете готовы тебя послушать? Сотни, тысячи? Печально то, что за бесплатно это сделают лишь несколько человек.

Рэйчел помрачнела и изменилась в лице, вдыхая теплый пар карамельного чая. Что он пытается сделать? Проверить ее? Тогда к чему эти философские размышления?

— Ты может быть и не поверишь, но у меня есть друзья. Хорошие и доверяющие мне люди, только знаешь, что? Давай я лучше превращу это в маленькую сказку. Однажды волк пришел к одному из них и попросил бросить ему кость — не евши несколько дней, он уже не мог охотиться и готов был скончаться от голодной смерти. Друг поспешил помочь, и в следующий раз зверь пришел с другой просьбой, но на этот раз его товарищ был не в настроении. Когда волк спросил, где можно взять чистой воды, ведь он болен, и ему срочно нужно залечить свою ужасную рану, он услышал ответ: «Видишь поле с яркими желтыми цветками, похожими на крошечные солнца? Иди прямо, только скорее, приятель, и никуда не сворачивай». Тот с радостью послушал совет и отправился в путь — сначала пытался бежать, одержимый желанием и благодарностью за помощь, несмотря на рвущую боль, затем медленно шел, полз, и потом, лежа на боку и жадно глотая воздух, он почувствовал, как силы уходят из тела и более не возвращаются, оставляя на месте себя только приятную слабость. На следующее утро волк умер, совсем один, заблудившись в бесконечном мягком одуванчиковом поле.

Дауни сделал небольшую паузу, ощутив, как у него самого мигом пересохло горло, а говорить становится все труднее и труднее. Рэйчел же больше не могла взять лежащий перед ней сладости, осторожно не спросив:

— Но зачем же волк полностью доверился этому самому другу? Неужели он не понимал, что это может быть обман или какая-то ошибка?

— Все просто — ему всего лишь нужно было во что-то поверить. Волк потерялся и, обретя цель, рванул к ней сломя голову, не подозревая о предательстве. Вот, что я пытался объяснить тебе, когда ты советовала вести дневник и во всех красках расписывала прелести будущих записей. Иногда бумага тоже может лгать, но не сама, а когда кто-нибудь другой ею воспользуется. Так скажи теперь, Рэйчел, могу ли я доверять тебе?

«Можешь, всегда и во всем, но я так боюсь тебя разочаровать, боюсь, что какой-нибудь мой поступок станет решающей каплей в твоем сознании, и ты усомнишься в людях только из-за одной меня».

— Можешь, Джек. Всегда.

Снова повисла неловкая пауза, во время которой каждый занялся своими собственными мыслями. Рэйчел растерянно разглядывала обои за спиной парня и думала, точнее, очень старалась думать, но выходило не совсем то, что нужно — эта небольшая история о волке произвела на девочку сильное впечатление. И теперь она в нерешительности ждала, ведь говорить что-то уже не было смысла. «Если он все же рискнет, и я хоть чем-то смогу помочь ему, пусть даже самую малость, я буду чувствовать себя гораздо лучше. Только бы прервать это тяжелое молчание».

Видимо, уловив настроение подруги, Дауни кашлянул, сел поудобнее, подвернув под себя ноги, и не отрываясь смотрел ей в глаза, едва шевеля губами:

— Мы переехали в Бостон около трех лет назад, когда маме по дешевке предложили купить квартиру в районе Чайнотауна. Признаться честно, мне тогда было все равно до финансовых дел нашей семьи, я беспокоился только о продаже загородного дома, в котором так хорошо было летом отдыхать на веранде. Да, я был тем еще ворчуном, с этим не поспорить. Мы с мамой собирались начать новую, лучшую жизнь без отца и воспоминаний о нем, планировали закрыть долги и чуть позже, поднакопив средств, выбрать жилье подальше от шумного центра. Разумеется, в новой школе меня приняли не сразу, но было глубоко наплевать на мнение других людей — именно в тот период у нас началась погоня за любым центом. Мы экономили, как могли, но я до сих пор не могу простить себе некоторых вещей. Только недавно вдруг осознал, насколько глупо было просить в магазине мороженое, учитывая то, что за такую же цену можно купить кукурузной крупы или риса на несколько дней вперед.

Джек рассказывал размеренно, теперь немного прикрыв глаза и все глубже погружаясь в историю своего детства, заодно вместе с этим сортируя воспоминания по разным полочкам. Кажется, он полностью совладал с эмоциями и больше не ощущал непонятного жара в груди и подступающих к глазам слез. Более того смог спокойно доесть пончик и, не прерываясь, продолжать некогда тяжелую