Федор молчал. Тюрина плакала, громко сглатывая и шмыгая носом. Жилы на шее напряглись, нос покраснел.

– Что вам принести? – спросил он. – Сок, йогурт?

– Мороженое, – сказала она вдруг, утирая одеялом лицо. – Клубничное. А то сплетешь лапти и не успеешь напоследок. В серванте в верхнем правом ящике деньги, возьмите, сколько надо, и сюда принесите, обслуга так в руки и заглядывает.

Она снова перешла на «вы», и Федор понял, что кризис миновал. После слез наступило заметное облегчение.

– Соня запустила математику.

– С ней Слава всегда занимался…

– Подгоним. Доктор сказал, вас тут подержат пару дней. Хотите, я переведу вас в отдельную палату?

– Спасибо, не нужно. В отдельной полезешь на стенку, лучше с людьми. Разговоры, конечно не того-с… одни болячки на уме. Но хоть не думаешь все время… отвлекаешься. Вы никогда не задумывались, почему в мире столько несчастных?

– Кто-то несчастный, кто-то счастливый… – неопределенно произнес Федор.

– Вы действительно считаете, что я плохая мать? – Она впилась в него взглядом.

– Я вас совсем не знаю. Из того, что видел, сделал вывод, что плохая. Уж извините.

– Кто вы такой? Как вас зовут?

– Разве я не представился? – хмыкнул Федор. – Меня зовут Алексеев. Федор Алексеев. Я преподаю философию в педуниверситете.

– Философию? – она удивилась. – Правда? Разве сейчас есть философы?

– Попадаются иногда.

– А этой ты кто? Хахаль?

– Нет, мы учились вместе, много лет не виделись. Сейчас случайно встретились.

– Роковая женщина! – с ненавистью произнесла она. – Смотри, философ, больно будет.

Федор пожал плечами.

– Вот и скажите, философ, как мне теперь жить? Только без этих всяких черных и белых полос и праздников на нашей улице. – Она сверлила его напряженным взглядом.

– Во-первых, жить, – рассудительно сказал Федор. – Теперь «как». Выбор невелик. Есть дети, должен быть дом. Денис уже взрослый, Соня еще ребенок. Ей страшно, а вы ее отодвинули и забросили. Если будете продолжать в том же духе, она пойдет в детский дом. Хотите? Можно еще сдать ее в интернат, чтобы развязать себе руки и упиваться горем. Вам понятно значение слова «ответственность»?

– Вы действительно философ, так разложили все… Господи, как больно! Вы не представляете! За что? Больно от измены Славы, больно, что эта тварь… – она запнулась. – И Володю жалко, он мне всегда нравился, знаете, он из таких сильных, шумных, по-детски бесхитростных, есть такие большие мужики, нехитрые, думают, все в жизни понимают, схватили бога за бороду. Ан, нет! Бизнес крутит, а дальше своего носа не видит. Вот и докрутился! Молодая жена, ни в чем отказа не знала, детей не родила. Всех жалко, всем прилетело, кроме этой… лучше бы Володя ее убил! Я с самого начала знала… подлая! Драла нос, кичилась тряпками, золотом, камешками! Тыкала в лицо заграницей, ах, у нас в Вене! У нас в Нью-Йорке! Вилла, яхта! Презирала нас, провинциалов, кривилась… Дрянь! Ненавижу! – Она задохнулась и закашлялась.

– Держитесь от нее подальше, тюрьма не самое полезное для здоровья место, – сказал Федор. – Думайте не о своем горе, а о детях. Я приведу Соню и принесу вам что-нибудь из одежды. Что нужно?

Некоторое время она смотрела бессмысленно, соображала. Потом сказала:

– Халат, тапочки… Сонечка знает. Девочка моя бедная… Когда вы придете?

– У меня до трех занятия, потом консультации. Часов в шесть, я думаю. Что кроме мороженого? Косметику?

– Правда, принесете? – Она поправила волосы; смотрела недоверчиво. – Клубничное. Сто лет не ела клубничного мороженого. Косметику, говорите? Что, страшна? – Она ухмыльнулась.

Федор не ответил.

– Мне сорок три, – сказала ни с того ни с сего. – Мы тоже учились вместе с мужем, на архитектурном. У нас строительный бизнес… небольшой…

Федор понял, что сейчас она снова расплачется. Но он ошибся, она только вздохнула глубоко и задержала дыхание.

Она напомнила ему птицу в клетке, старую, нахохлившуюся, усталую, которая не знает, как вырваться на свободу, а может, не хочет…

…Они сидели за журнальным столиком. Втроем. Ужинали. Все было как вчера, только Федора не было. Настя заглядывала в рот «своему Генчику», Ния была печальна.

– А чего это нашего профессора нету? – спросил Геннадий. – Рассказал бы про смысл жизни.

– Он не придет, – выскочила Настя. – А про смысл жизни мы и сами знаем. Правда, Агничка?

– Ну и в чем, по-твоему, смысл жизни, умная ты моя? – Геннадий был снисходителен и улыбчив; поддразнивал Настю и не сводил взгляда с Нии.

– В любви!

– С милым рай в шалаше? Ты уверена?

– Уверена! – Настя чмокнула его в щеку. – Генчик, а давай полетим в Таиланд и там отгуляем свадьбу! Знакомая была осенью, восторг полнейший! Агничка, ты как?

– Посмотрим, – неопределенно сказала Ния.

– Ой, ты прям как неродная! Полетим все вместе! Море, пляж, бутички… знакомая говорит, брендовые шмотки буквально за копейки. Жрачка классная тоже. И все тебе кланяются: мадам, мадам! Счастливы до смерти, что покупаешь у них, и торговаться можно.

– А бабки у тебя есть? – спросил Геннадий.

– При чем тут бабки? Нам много не надо, правда, Агничка? Ой, а давайте танцевать! – Она вскочила, подбежала к музыкальному центру, потыкала в клавиши. – Вальс! Генчик, пошли! – Она потянула его за руку; он поднялся, ухмыляясь, все так же настойчиво глядя на Нию.

Они топтались посреди комнаты, раскрасневшаяся, громко подпевающая Настя и ухмыляющийся Геннадий.

– Трам-трам-трам-па-па! – выкрикивала Настя, пытаясь кружиться, вешаясь на парня, помирая со смеху. – Парам-парам-парам!

Декстер спрятался за Нию, подвывал и взлаивал у нее из-за спины – выражал неодобрение.

– Я пойду, – Ния поднялась. – Устала.

– Ой, Агничка, не уходи! Я сейчас уберу, будем чай пить. Посиди еще! Ну, Агничка, пожалуйста! Генчик принес шикарный торт!

Ния снова уселась, спрашивая себя зачем. Не хотелось оставаться одной? Не хотелось лежать в кровати, прислушиваясь к их голосам?

Настя принялась убирать тарелки. Она бегала туда-сюда, из гостиной в кухню, болтала при этом и громко смеялась.

– Веселая у тебя подружка, – заметил Геннадий.

– У нас. Веселая.

– Она всегда была такая?

– Всегда. А ты что, не знаешь? Она же твоя невеста!

– Таких невест у меня знаешь сколько! – Геннадий рассмеялся. – Когда-то тусили, потом разбежались. Она девка ничего, душевная, но дурная, вечная пацанка, какая из нее жена. Ты – другое дело, в тебе чувствуется… – он пощелкал пальцами, – норов, с тобой интересно. Мы с тобой похожи, честное слово. Мы игроки, и встретились мы недаром. Короче, судьба!