Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, то есть будет с минуты на минуту, – поправился Макс. – Немного задержался, помогает миссис Качнер прибраться.
– И где же он прибирается?
– По-моему, у нее рассыпался мешок с мукой. Она пыталась замести сама, но Руди сказал, что хочет подсобить, вот я и пошел вперед, чтобы ты не волновался. Сейчас прибежит.
Отец затих, выпрямившись в кресле с непроницаемым лицом, и Макс уже решил, что разговор окончен, когда старик медленно процедил:
– Значит, ты его оставил?
Макс в отчаянии сообразил, что загнал себя в угол. Все, теперь уж не выкрутишься…
– Да, сэр.
– Стало быть, он будет возвращаться один, в темноте?
– Да, сэр.
– Понятно. Ну что ж, заходи, берись за учебники.
Входная дверь была приоткрыта, и Макс поднялся на крыльцо; мимо отцовского кресла-качалки пробирался съежившись, с опаской поглядывая на хлыст. Впрочем, хлыста он боялся напрасно – отец, вскочив, схватил его за кисть руки и сжал так, что сын скривился от боли.
Старик с шипением втянул в себя воздух. Опыт подсказывал: сейчас начнется…
– Ты ведь имеешь представление о наших врагах? И все-таки считаешь возможным развлекаться с приятелями дотемна?
Ответить не удалось – горло вновь перехватило, и Макс, лишившись смелости, проглотил вертевшиеся на языке слова.
– Я не жду, что Рудольф чему-то научится. Он – американец, а в Штатах считается, что ребенок должен учить родителей. Вижу, как он на меня смотрит, когда я пытаюсь что-то сказать. Сдерживает смех, и только. С ним дело швах, но ты? Если Рудольф не слушается, то делает это намеренно. Пытается меня разозлить. Ты же словно впадаешь в ступор, потому и не подчиняешься. Глаза бы мои на тебя не смотрели! И нечему удивляться. У мистера Барнума есть лошадь, умеющая складывать простые числа. Говорят, это лучший номер в его цирке. Если я вдруг увижу, что ты осознал мои слова, для меня это будет не менее удивительный номер.
Он отпустил руку сына, и Макс неуверенно отступил, потирая ноющую кисть.
– Уйди с глаз долой! Можешь прилечь отдохнуть, наверняка у тебя сейчас гудит в голове – умные мысли тщетно пытаются пробиться наружу.
Отец постучал по виску.
– Да, сэр, – сказал Макс, почувствовав, как тупо и угрюмо прозвучал его ответ.
Интересно… У отца тоже есть акцент, только у старика речь вполне образованного гражданина мира, а в устах Макса тот же самый выговор немедленно выдает в нем недалекого голландского фермера. Сразу видно: этот парень горазд доить коров, однако замрет в страхе и смятении перед открытой книгой… Макс перешагнул порог, не видя, куда идет, и стукнулся головой о свисающую с притолоки гроздь чеснока. Отец насмешливо фыркнул вслед.
Макс сел в кухне. На дальнем конце стола горела лампа, тщетно пытаясь разогнать заполнивший комнату мрак. На столе лежал открытый учебник английской грамматики. Не до учебника… Он не мог найти в себе сил чем-то заняться и неподвижно сидел, высматривая Руди.
Через некоторое время стемнело настолько, что ни дороги, ни брата, наверняка приближающегося к дому, уже не различить. Верхушки сосен темными пиками вонзались в небо, и света на улице было не больше, чем от догорающих в костре угольков. Вскоре погасли и эти слабенькие отблески. Небо обсыпали светящиеся точки звезд. На крыльце тихо поскрипывало отцовское кресло-качалка. Макс схватил себя за волосы, твердя как заклинание: «Руди, вернись!». Когда уже закончится томительное ожидание…
Наверное, так прошел час, а может – минут пятнадцать. Наконец до него донеслось неспешное шарканье ног по известняковой обочине дороги; впрочем, Макс подозревал, что весь путь Руди проделал бегом. Брат заговорил, и Макс убедился: да, бежал. Руди пытался выдерживать свой обычный шутливый тон, однако, запыхавшись, не говорил, а палил очередями:
– Прости, прости… Это миссис Качнер… Кое-что произошло. Просила помочь. Знаю, что поздно…
Кресло остановилось. Скрипнули доски крыльца – отец встал.
– Да, Макс рассказывал. Удалось прибраться?
– Угу. Арлин подсобила. Она пробегала через кухню, как сумасшедшая, и миссис Качнер… э-э… уронила стопку тарелок.
Макс прикрыл глаза, дернув себя за волосы.
– Миссис Качнер не следует переутомляться. Она неважно себя чувствует. Боюсь, ей даже с постели встать непросто.
– Я тоже так решил, – поддакнул Руди, не поднимаясь на крыльцо. Похоже, наконец отдышался. – Еще ведь не совсем темно?
– Разве? Хм… Что ж, в моем возрасте глаза уже не те, бывает, что сумерки примешь за ночь. Мне показалось, что солнце село минут двадцать назад. Сколько сейчас времени? – Отец со щелчком открыл крышку карманных часов и вздохнул. – Черт, ни зги не вижу. Так-так. Значит, ты заботился о миссис Качнер. Восхищен тобой, мальчик.
– Да нет, я ничего такого… – промямлил Руди, шагнув на нижнюю ступеньку.
– На самом деле, тебе больше следует думать о своем благополучии, Рудольф.
Отец говорил тихо и доброжелательно – наверное, именно так он обращался к пациентам, погружающимся в вечную тьму, когда единственным лучом света остается доктор у смертного одра.
– Прости, я правда… – забормотал Руди.
– Что толку в твоих извинениях? Сейчас проверим, действительно ли ты чувствуешь за собой вину!
Хлыст с глухим шлепком врезался в плоть, и девятилетний братишка взвизгнул. Макс стиснул зубы и, прижав руки к ушам, попытался заглушить крики Руди и свист впивающегося в плоть хлыста.
Он не слышал, как отец вошел в кухню, и поднял голову, лишь когда на стол упала его тень. Абрахам, опустив хлыст, стоял в дверях с растрепанными волосами и сбившимся набок воротником. Макс ждал удара, однако отец, не сходя с места, приказал:
– Сходи за братом!
Он вскочил, покачнувшись и опустив глаза, не в силах выдержать отцовский взгляд. Рука старика, сжимающая хлыст, была запятнана кровью, и Макс испуганно, со свистом, вздохнул.
– Все из-за тебя!
Макс промолчал. Впрочем, ответа и не требовалось.
Отец еще немного постоял, затем развернулся и ушел в кабинет, который всегда запирал на ключ. Входить в эту комнату братьям дозволялось лишь с особого разрешения. Абрахам нередко оставался в кабинете на ночь и, задремав, во сне кричал и ругался по-голландски.
* * *
– Не набегался еще? – крикнул Макс. – Все равно поймаю!
Рудольф, схватившись за перекладину, перемахнул через загородку загона для скота и, смеясь, побежал за дом.
– А ну отдай!
Макс, злой как черт, кинулся вдогонку, с ходу перепрыгнув заборчик. Ярость придала ему невероятной ловкости. Он никогда не отличался особой грацией, обладая крепкой, как у отца, фигурой – оба походили на буйвола, научившегося ходить на задних ногах. Руди же унаследовал тонкие черты лица и хрупкое сложение матери. Он был быстр, и все же Макс нагонял брата – тот слишком часто оглядывался через плечо, не смотря под ноги. Руди почти добежал до дома. Вот и попался… Макс зажмет его в угол, не давая выскочить ни вправо, ни влево.