— Да. От муравьиных укусов жар помогает, — произнес с сомнением, почесывая заросший подбородок, — наверное. По крайней мере, я такое слышал.

И замолчал.

И я молчала. Думала. Когда еще удастся попариться в бане с настоящим лесником? Какие шансы, что я еще раз попаду в такую заварушку?

Правильно, никакие. Поэтому:

— Давай баню, — произнесла решительно, чем удивила и себя, и его.

— Уверена? — даже гриб от неожиданности уронив.

— Абсолютно. Баню хочу. Погорячее. С веником!

Он не двинулся с места, только смотрел не отрываясь, будто сомневался и пытался что-то для себя решить.

А я вот все решила и больше не сомневалась.

* * *

День выдался насыщенным. Сначала грибы с муравейником, потом опять грибы, только уже сидя на крылечке, а потом баня.

Я в жизни не видела, как баню топят. Поэтому путалась у Павла под ногами в отчаянной попытке помочь. Мне очень хотелось быть полезной, но, по-моему, я только мешала. Поленце уронила, почти ему на ногу, ладно хоть увернуться успел. Потом ведро с водой опрокинула, пытаясь перелить в большой чан. В этот раз увернуться не успел, только крякнул и ведро отобрал, буркнув себе под нос «я сам». Потом я попыталась веники достать с чердака, едва с лестницы не навернулась. В результате Паша взял меня под локоть, оттащил в сторону, усадил на завалинку и строго произнес:

— Сиди здесь!

А как сидеть, когда попа болит? Мне наоборот проще двигаться. Но делать нечего. Села, сижу, дровосеку не мешаю. Без моей помощи, кстати, дело быстрее пошло. Он споро затопил, воды натаскал, веники запарил, а я только сидела и не скрывая любопытства шею вытягивала, пытаясь увидеть, что именно он делал.

Бродский с довольным видом лежал возле моих ног, а спустя некоторое время к нам и коза присоединилась. Подошла ко мне, принюхалась, а потом начала лизать мне коленки.

— Что ты делаешь? — завопила и попыталась ее оттолкнуть, — уйди!

Агриппина только проблеяла что-то под нос и дальше лизать. Все мои попытки прогнать ее успехом не увенчались. Видать коленки у меня действительно очень вкусные раз она так к ним присосалась, вернее прилизалась.

За этим занятием нас и застал дровосек:

— Она хочет меня сожрать, — сообщила трагическим голосом, в очередной раз безуспешно отталкивая упрямую козищу.

— Ты просто соленая, — широко улыбнулся бородач, — вот она и старается.

— То же мне лосиха нашлась, — пробурчала я, чувствуя смятение от того, как Пашин к моим коленкам прилип. Где-то под ложечкой засосало, и кровь в жилах запульсировала немного сильнее.

Павел тоже взгляд отвел и быстрым шагом направился в дом, а я смотрела ему вслед, не зная, что и думать.

Между нами искрило. Проскакивало в мимолетных прикосновениях и долгих, непростых взглядах, в шуме сердца и покалываниях на кончиках пальцев. Я это понимала, уверена, что и он прекрасно понимал.

Конечно понимал. Взрослый мужик. Меня удивляло только то, что в такой щекотливой ситуации он сдерживается. Вообще сама сдержанность. Ни флирта, ни заигрывания, никаких шагов на сближение.

Будто не уверен, что ему это надо. Может, я ему не нравлюсь?

Неправда. Нравлюсь. Еще как. Я это интуитивно чувствовала, во взгляде читала.

Может девственник? А что? Живет в лесу. Совсем один. Что-то я женщин поблизости не увидела.

От этой мысли я отмахнулась. Быть такого не могло. Он выглядит, как суровый леший, и уж точно не как робкий, ни разу не целованный цветочек.

Что тогда?

Не хочет обижать? Не хочет привязываться? Что?

Я терялась в догадках.

Даже о козе временно забыла. До тех самых пор, пока она не решила, что хватит лизать, пора грызть! Нижними зубами неприятно скребнула по коже и отскочила, когда я попыталась ей щелбан отвесить:

— Смотри у меня, — пригрозила ей пальцем.

Тем временем Павел вышел из дома, неся в руках какую-то тряпку.

— Большого полотенца нет, поэтому придется простыней вытираться, — произнес, будто извиняясь, и протянул мне сверток.

— А тебе?

— Я себе потом возьму, когда моя очередь придет.

— В смысле твоя очередь? — удивилась я.

— Сначала ты, потом я.

— Нет, так дело не пойдет.

— Ну хочешь, сначала я, потом ты.

— Так тоже не пойдет, — уперла руки в бока.

Павел на меня уставился в мрачном недоумении.

— Веником меня кто пороть будет, а? — грозно спросила у него, — у меня, между прочим, травма. Меня лечить надо!

Он все так же молча, смотрел на меня, и по выражению ярких глаз я никак не могла понять, что у него на уме. Наконец кивнул и тихо произнес:

— Хорошо. Будет тебе веник.

— А лечебная порка?

— И порка будет, — пообещал так сумрачно, что у меня мурашки по коже побежали.

* * *

Лес. Глушь непроходимая. Покосившаяся сторожка дровосека. Огромный бородатый мужик. Волкодав, размером с теленка. Связи нет. Вообще ни хрена нет. Но вместо того, чтобы размышлять, как бы поскорее выбраться из этой передряги, я радуюсь тому, что перед поездкой в другой город сделала эпиляцию, и мои ноги гладкие, как шелк. А бани этой несчастной жду прямо, как чуда, аж зубы от нетерпения сводит.

Вот что у меня в голове творится?

Надо сидеть, страдать, заламывать руки в тяжких муках, день и ночь бегать возле машины, ожидая залетного попутчика. А еще лучше взять посох и пешком отправиться на встречу судьбе, сбивая ноги в кровь и видом великомученика перенося все трудности, чтобы потом, опустив глаза, скромно сказать «это было сложно, но я справилась».

Вот вообще никакого желания так поступать. Мук нет. На машину я откровенно забила. Куда она денется-то? Пешком идти никуда не собираюсь. Да и строить из себя великомученицу нет смысла.

Мне и тут хорошо. По-настоящему хорошо. Безо всяких «но».

Я прекрасно себя чувствую в этой глуши, и даже, по-моему, счастлива, как бы нелепо это ни звучало. Природа, тишина, никакой суеты, свежий воздух и бородатый мужик, который мне очень нравится и на которого у меня коварные планы. Что еще надо для счастья? Даже комары и вредная коза не в состоянии омрачить моего настроения.

— Готова? — Павел появился на пороге дома.

— Конечно! — я тут же вскочила на ноги и ринулась к нему.

— Предупреждаю сразу, там жар адский. Можно пару часиков подождать, тогда будет легче.

— Жар полезен для здоровья, — глубокомысленно изрекла, а потом добавила, — тем более для такой сильно покусанной дамы.