На столе стоял чайник, сухое печенье в вазочке, которую она неизвестно где откопала, две кружки.

— С удовольствием.

Моя невыносимая гостья растеклась в счастливой улыбке и принялась разливать по чашкам вонючий чай. Я его терпеть не мог, но другого не было — Гриша в последний свой приезд забыл привести что-нибудь стоящее, поэтому приходилось лакать этот настой ссаного веника. Правда из ее рук я был готов принять что угодно: хоть отраву, хоть навоз.

При мыслях о чае и забывчивом Грише я пригорюнился. Когда он снова появится? Через три дня? Или пять? И что тогда? Заберет у меня Юльку, и я больше никогда не увижу этих шальных глаз, потому что отпущу и не стану искать?

Наверное, действительно не стану.

Всего три дня.

Черт. Джентльменом становилось быть все труднее.

* * *

Все равно ты никуда не денешься, свирепый бородач!

Если бы не жарища эта адская, я бы продолжила свою диверсионную работу. Продолжила бы доводить бедного лесника, который с чего-то решил быть правильным и сдержанным. На самом деле это не так! Я же видела, КАК он смотрел! У меня от этого взгляда внутри все плавилось, а с наружи полыхало. Мало того, что видела, еще и чувствовала: каждый взгляд, как прикосновение.

Мне не хотелось с ним флиртовать, не хотелось хлопать глазками и хихикать, как малолетняя дурочка над несмешными шутками. Мне не хотелось ничего искусственного. Почему-то именно здесь, в лесу остро накрыло желание быть самой собой, без игр, без притворства, без того, чем обычно прикрываются люди, общаясь друг с другом.

Просто я, просто мои чувства, мои желания.

Здесь все по-настоящему.

К сожалению, все-таки пришлось выйти из бани. Дровосек меня так веником отходил, что вся кожа горела, а жар пробрал до самых костей. Наверное, еще пять минут, и я бы повалилась на пол, как варёная рыба. Но все равно было здорово. Меня переполнял какой-то детский восторг и азарт. Голосила от души, смеялась и радовалась, как ребенок, дорвавшийся до каруселей. Так здорово, когда не надо притворяться, не надо строить из себя царицу Египетскую, а можно просто быть Юлькой.

К тому же после бани действительно полегчало. Муравьиная отрава не выдержала атаки веником и сдалась, наконец, мою бедную искусанную попу перестало щипать и колоть,

Пашка остался в парной, а я быстро намылилась, смылась и поспешила на улицу. После такого испытания жаркий летний ветер показался мне прохладным бризом. Я закрыла глаза, запрокинула голову к небу и просто стояла, наслаждаясь вот этим всем: лесом, ветром, травой, запахом солнца…чьим-то шершавым языком на своей коже.

Агриппина, воспользовавшись моей слабостью, вероломно подкралась и лизнула коленку.

— Отстань ты от меня! — я отскочила в сторону. Не хватало еще, чтобы она меня измуслякала. Я чиста как младенец, и хочу такой и остаться!

К счастью, вкус чистой коленки, после того как ее натерли дегтярным мылом, козе не понравился. Она громко фыркнула, а потом смешно подняла верхнюю губу, обнажая желтые кривые зубы.

— И нечего тут морду кривить! То же мне королева!  — я погрозила ей пальцем, а потом быстро ретировалась, не желая подставляться под острые рога. Нельзя портить такое хорошее настроение бессмысленной борьбой с этой своенравной скотиной.

Очень хотелось пить. Я подчерпнула ковшиком воду из ведра и с удовольствием сделала несколько больших глотков, прохладные капли стекли по подбородку и сорвались на пол. Не то.

Надо заварить чай!

Я тут же загорелась идеей побаловать дровосека чаем с печеньем. Конечно, больше подошел бы другой сорт благородного напитка, от которого бы не несло за километр веником, а вместо сухого печенья — варенье из крыжовника, но, к сожалению, больше в этой хибаре ничего не было.

К тому моменту, когда красный, распаренный Павел зашел в дом, у меня уже все было готово. Я пригласила его за стол, стараясь особо не пялиться, но взгляд то и дело притягивался то к сильным рукам, то к широким плечам, то к сырой взлохмаченной шевелюре.

Хотелось прикоснуться, но каждый раз, как наши взгляды пересекались, я отворачивалась, заливаясь смущенным румянцем, при этом сердце грохотало так, что едва собственные мысли слышать могла. Впрочем, мыслей особо и не было, кроме одной. Мне до дрожи в коленях хотелось, чтобы он сделал первый шаг, порвал тот тонкий пульсирующий барьер, что разделял нас. Я так сильно об этом мечтала, и проклинала собственную робость, которая мешала мне самой это сделать.

Как глупо, по-детски, но в то же время тонко и на грани.

Под наплывом эмоций я рассказывала о себе, своих увлечениях, работе, мечтах, а Павел в основном молчал. Слушал меня внимательно, смотрел, чуть склонив голову, а яркие, словно небо глаза, без отрыва следили за мной, ловили каждый жест, впитывали, прожигали.

Я только поражалась тому, насколько не болтлив мой лесной собеседник. Мне даже показалось, что он смущается из-за того, что на фоне меня ему нечего рассказать. Каждый день в глуши похож на предыдущий. Откуда здесь взять истории? Разве что на медведя наткнешься случайно или девицу на дороге найдешь.

Я очень надеялась, что он не станет из-за этого печалиться, зажиматься. Мне плевать, что он простой мужик из глубинки. Еще никогда в жизни у меня так сердце не замирало при общении с мужчиной. Словно и не билось, а густую патоку перекачивало.

Впрочем, Павел был не так уж и дремуч, как могло показаться на первый взгляд. Меня поразила его начитанность, учитывая, что в хижине не заметила ни одной книги. Правда удивление свое я спрятала и не стала лишних вопросов задавать, чтобы не обидеть своей бестактностью. Зачем спрашивать всякие глупости, когда и так все хорошо? Я просто наслаждалась.

После бани и горячего чая меня так разморило, что не было сил даже рукой пошевелить. Я поняла, что если не лягу прямо сейчас, то свалюсь под стол и просплю там всю ночь, сладко причмокивая.

— Пойду спать, — промямлила, едва успев спрятать зевок в кулаке.

Паша пристально на меня посмотрел, будто хотел что-то сказать, но так и не сказал. У него потемнели глаза, и в них появилось что-то новое, глубинное, не поддающее описанию. Что-то от чего голова кружилась, и в животе горячий вихрь разрастался.

— Спокойной ночи, — произнес он, и я едва не застонала, потому что хотела услышать совсем другое.

— Спасибо. И тебе тоже. Ну я пойду?

Не смей меня отпускать!

— Иди, — Павел кивнул и уставился на чаинки в своей кружке.

Я медленно развернулась и на ватных ногах побрела в свою комнату. Внутри все билось и трепетало, требуя выхода, и мне пришлось приложить не мало усилий, чтобы достойно уйти. Зато, когда с тяжелым вздохом опустилась на диван, меня накрыло. Затрясло, будто от холода. В полнейшем изнеможении повалилась на подушку и, уставившись в потолок, попыталась совладать с ураганом внутри.