Елизавете Петровне удалось добиться, своего — король удовлетворил ее просьбу, и карета с Шетарди вновь покатила из Парижа в Петербург. По заявлению английского посла Финча, зорко наблюдавшего за происками своего противника Шетарди, последнему был оказан сдержанный прием в столице России. Он объяснял это тем, что к тому времени Франция принадлежала к числу немногих государств Западной Европы, не признававших за царицей императорского титула.

Шетарди щедрыми обещаниями, видимо, удалось восстановить прежнее отношение к себе императрицы, о чем свидетельствует тот факт, что он был единственным иностранным министром, сопровождавшим Елизавету Петровну на богомолье в Троицу. Это сильно взволновало Тируоли, сменившего Финча на посту английского посла в Петербурге и доносившего в Лондон: «…могу сказать, что не знал минуты покоя, пока они (переговоры о заключении торгового договора. — Н. П.) закончатся. На карту прямо ставилась альтернатива, Англия или Франция».

Версальский двор был осведомлен об англоманских настроениях Бестужева, как и о том, что любовью императрицы он не пользуется и она терпит его потому, что трудолюбие канцлера освобождало ее от необходимости отгадывать постоянно возникавшие внешнеполитические ребусы. Подозрительно императрица относилась к Бестужеву еще и потому, что его из ссылки возвратила в столицу Анна Леопольдовна, и Елизавета Петровна считала невозможным для себя полностью на него положиться. Знал версальский двор и о том, что после внезапной кончины канцлера А. М. Черкасского 15 ноября 1742 года единоличным хозяином дипломатического ведомства стал вице-канцлер Бестужев. В Версале рассудили, что, пока Бестужев руководит внешней политикой, французской дипломатии не удастся склонить Россию к союзу с Францией. Поэтому Шетарди, как и Далиону, было дано задание любыми средствами свалить Алексея Петровича Бестужева и его брата Михаила, занимавшего высокий придворный чин обер-гофмаршала, и отправить их в ссылку.

Сведения, получаемые в Версале из Петербурга, оказались противоречивыми и малоутешительными. В одном из донесений Шетарди характеризовал А. П. Бестужева так: «Он трудолюбив, хотя любит общество и пиры; ипохондрия иногда мешает ему работать усидчиво. По общему мнению, он не безукоризненной честности, но крайне робок и осмотрителен, что происходит от его обособленности при русском дворе и от испытанного им и его семьей несчастья». В другой депеше Шетарди судил Бестужева суровее: «Остерман был плут, но умный плут, который отлично умел золотить свои пилюли; теперешний же вице-канцлер просто полусумасшедший; что же касается обер-гофмаршала, то он, может быть, и не глуп, но слишком слепо доверяет Ботте». Герман Лесток отзывался еще резче: «Я никогда не был высокого мнения о его уме, но что же делать, когда нет способнейшего. Я надеялся, что он будет послушен и что брат его, обер-гофмаршал, совершенно его образует; но я жестоко ошибся в своем расчете: оба брата люди ограниченные, трусливые и ленивые, и потому ничего не делают, а если делают, то руководствуются предрассудками, своекорыстием и злобою, чем особенно отличается вице-канцлер».

Столь нелестные оценки вице-канцлера легко объяснимы. Шетарди и заодно с ним действовавшим Лестоку и Далиону никак не удавалось отнять у Алексея Петровича должность вице-канцлера, хотя еще Далион получил четкое задание от Амело: «Желательно было бы устранить Бестужевых или подкупить их, однако на это мало надежды». Но выполнить задание никак не удавалось, хотя однажды, по словам министра иностранных дел, Шетарди был близок к цели. 14 сентября 1742 года министр писал своему послу в Петербурге: «Все старания Шетарди направлены были долгое время к удалению братьев Бестужевых, и, судя по тому, что вы пишете в последнем письме, он в этом деле имеет некоторый успех». Сначала вице-канцлера пытались подкупить, но страх оказаться в ловушке преодолел алчность, и осторожный Бестужев отказался от взятки. Тогда решено было использовать средства, не обременявшие бюджета Франции.

«Некоторый успех» был достигнут с помощью коварных средств в борьбе с Бестужевыми, когда досужей болтовне усилиями французских дипломатов было придано значение заговора Лопухиной — Ботты, к которому была причастна близкая родственница Бестужевых, Н. Ф. Лопухина.

В столице носились слухи о существовании заговора, цель которого состояла в свержении Елизаветы Петровны, восстановлении на троне Иоанна Антоновича и участии в заговоре «наиболее близких к ней (Елизавете Петровне. — Н. П.) людей», под которыми подразумевались Бестужевы. В беседе с императрицей Далиону удалось добиться согласия отправить Бестужевых в отставку, но затем она передумала. Такой вывод можно сделать из содержания депеши, отправленной Далионом 12 января 1743 года, в которой он сетовал на отсутствие твердости и постоянства в действиях императрицы: «…беспечность и слабохарактерность царицы несомненны. Доказательством служит обещание ее относительно Бестужевых и других». В конечном счете Бестужевы не только остались на своих местах, но еще более преуспели. «Бестужевы, — доносил Далион, — еще более укрепились на русском дворе, привлекши на свою сторону адмирала Головина». Посол сокрушался и удивлялся подобному поведению императрицы: «Трудно согласовать такое могущественное положение Бестужевых с желанием царицы призвать снова Шетарди к русскому двору».

Свою неудачу посол объяснял слабохарактерностью Елизаветы Петровны и следствием этой слабохарактерности — непредсказуемостью ее решений, зачастую продиктованных не здравым смыслом, а настроением, а также сильной подверженностью сторонним внушениям.

Вице-канцлеру, бесспорно, были известны направленные против него козни французских дипломатов, и он не бездействовал в ожидании очередных ударов, а сам принимал ответные меры, отнюдь не подтверждавшие данную ему Шетарди и Лестоком характеристику человека глупого и недалекого. Бестужеву удалось, пользуясь услугами специалиста своего дела статского советника Гольдбаха, раскрыть код, которым пользовался маркиз Шетарди в переписке с министром иностранных дел Франции Амело, и извлечь из его зашифрованных депеш тексты, с помощью которых он смог нанести своему противнику нокаутирующий удар.

Первым расшифрованным посланием, датированным 13 декабря 1743 года, было письмо французского посла Шетарди. В нем был компрометирующий французскую дипломатию текст о ее вмешательстве во внутренние дела России, но он касался одного Бестужева: «Французские министры ни о чем толь не желают яко о низвержении или конечном погублении обоих безпомочных братьев графов Бестужевых с крайним прилежанием, якобы о каком наиглавнейшем деле денно и нощно стараются». Информация важная, но Бестужев, зная характер императрицы, был уверен, что она не заденет ее за живое. Бестужев набрался терпения в ожидании очередного улова. Он появился спустя четыре дня.

17 декабря Бестужеву принесли депешу со следующим расшифрованным текстом, непосредственно касавшимся императрицы: «Сие великое обстоятельство могло б коликое малое постоянство, сия государыня имеет и сколь великое и малое несходство представляют, с одной стороны, ее разговоры, а с другой — ее союз с Англией». Дальше — больше, резче и выразительнее.

20 декабря 1743 года Шетарди употребил обидные слова о «слабомыслии царицы».