Достаточно крупная сумма, составлявшая треть стоимости дома, алименты и доходы от публикаций в журнале «Конкрет» позволили Ульрике снять жилье в привилегированном берлинском районе Дахлам, недалеко от Свободного университета. Район отличался левизной, здесь селились западноберлинские интеллектуалы, и Майнхоф сразу оказалась в самом центре политической жизни.

Одним из первых, с кем встретилась Ульрика в Берлине был ее близкий друг Петер Румкорф, вместе с которым она 4 года назад спасли от банкротства «Конкрет». В отличие от Майнхоф, Румкорф обладал холодным рассудком и умел различать теорию коммунистического учения, его практическое воплощение и уличную стихию студенческого бунта. При сходстве взглядов и заимствовании политических лозунгов они существенно отличались друг от друга. Ульрика Майнхоф провела немало времени в скромной берлинской квартире Румкорфа. Это было время ожесточенных политических дискуссий о политике, принципах мироустройств и личной ответственности за происходящее. Под наблюдением Румкорфа Ульрика изменилась, она стала другой, не той Улърикой, которую он знал раньше (так он потом вспоминал). Натура цельная и не терпящая компромиссов, Майнхоф переживала в тот год глубокий кризис, который готов был вылиться в душевную депрессию. Разочарование в любимом человеке вылилось в более общий кризис веры. Что она могла противопоставить этому? Борьбу как возвращение к жизни, потребность в немедленных действиях, поиск нового идеала, основанного на жажде справедливости. Ее рассуждениям не хватало диалектики, она не принимала во внимание возражения оппонентов. Нетерпимость во взглядах обосновывала использование насилия как метода воздействия на политических противников и терроризма как метода принуждения власть имущих. Петер Румкорф, вспоминал по этому поводу:

Она всегда имела достаточно прозрачные взгляды на насилие как форму социально-политической борьбы, хотя и не высказывалась открыто по этому поводу. Сейчас же это не просто сторонница насильственных методов, это человек, яро отстаивающий право терроризма на существование.[27]

Логика рассуждений, обосновывающих терроризм, неизменно приводит к оправданию провокаций как эффективного метода воздействия на общественное сознание. В жертву идеям приносятся жизни невинных людей. Как оправдать это, чтобы не считать себя убийцей? Единственный аргумент — необходимость жертв во имя революционного переустройства общества. Вот как писала об этом Майнхоф в 1968 году:

Наша задача состоит в том, чтобы спровоцировать фашистскую полицию и вытащить на белый свет ее настоящее, истинное лицо, тогда массы признают нас и поддержат наши действия.

Тактика Майнхоф состояла в том, чтобы путем непрекращающихся провокаций вынудить правительство пойти на ответные меры. В результате власть будет поставлена перед дилеммой: либо изменить существующий капиталистический строй, то есть капитулировать перед террористами, либо встать на путь вооруженного противостояния с ними, тем самым подтвердить важность их идей, придать им пропагандистский вес. В любом случае, как представлялось Майнхоф, «массы проснутся и встанут в один ряд с борцами за социальную справедливость», и это станет не только целью, но и оправданием террора. Эти пока еще умозрительные суждения Ульрики Майнхоф лягут в основу идеологии будущей террористической организации «Фракция Красной армии» (РАФ).

Очевидно, что Ульрика не могла оставить без внимания судебный процесс «франкфуртских поджигателей», который начался в октябре 1968 года. Она публично выступила в поддержку Гудрун Энсслин и Андреаса Баадера, назвав их действия вполне законными и мужественными проявлениями гражданского неповиновения. Она признавалась себе в том, что завидует Энсслин и Баадеру, находя поступок поджигателей практическим воплощением собственных теорий. Сама она еще колебалась, прежде чем перейти от слов к действиям.

На это ушло еще два года. Ульрика пыталась найти «успокоение» в журналистике, в работе над новым остросоциальным документальным фильмом о подростковых проблемах девочек «Бамбуле». Ей приходилось бороться с собственной депрессией и тяжелым мировоззренческим кризисом. Сублимация личного фактора сыграла большую роль в этой непростой судьбе, ее жертвенность, неудовлетворенность, чувство вины подталкивали ее к решительным действиям, чтобы проявить, реализовать себя.

Предоставив убежище укрывающимся от правосудия «франкфуртским поджигателям» Андреасу Баадеру и Гудрун Энсслин, Майнхоф осознала, что находится среди людей, которых объединяет одна общая цель — организация «партизанской» вооруженной борьбы на улицах западногерманских городов. Она отвечала за безопасность этих людей. Эта ответственность вызвала новое, ранее не испытываемое ощущение — чувство облегчения, которое испытывает человек, нашедший наконец свой правильный путь. Переход от замкнутого на себя, самотерзающего существования к активным действиям был разительным, сродни религиозному откровению, к выходу на свет после долгих скитаний во мраке. Она испытала прилив сил и энергии. Кроме того, сложившаяся ситуация давала возможность реализации ее идей, она, как идеолог, могла не только определить и выразить взгляды единомышленников, но доказать ее своими поступками. Федеральная полиция разыскивала «поджигателей», Ульрике пришлось взять на себя массу обязанностей по обеспечению беглецов всем необходимым, налаживанием связей со сторонниками, обсуждением дальнейших планов. Ульрика была намного старше остальных, она приняла на себя роль «матери семьи бунтарей». Именно в такой роли она и выступала далее — опекала и советовала, но не командовала и приказывала. Впрочем, от нее это и не требовалось. Ульрика была рупором организации: ее статьи, выступления из подполья и тюрьмы способствовали оправданию акций РАФ, придавали им пропагандистское обоснование. Следует отметить, что западногерманское общество в значительной степени сочувственно относилось к судьбе Майнхоф, в ее искренности никто не сомневался.

В марте 1970 Андреас Баадер и Гудрун Энсслин присоединились к созданной Хорстрм Малером (племянником композитора Густава Малера) террористической организации «Фракция Красной армии» (РАФ). Эти люди прекрасно дополняли друг друга. Хорст Малер был теоретиком террора, Баадер — практиком. Однако первая же операция закончилась неудачей, и Баадер оказался за решеткой, 4 апреля 1970 года по заданию Малера он должен был ночью проникнуть на городское кладбище и извлечь из тайника спрятанное там (по информации Малера) оружие. РАФ еще только формировалась и насчитывала не более двух десятков человек, но в ней уже был полицейский провокатор. Никакого оружия на кладбище не оказалось, на обратном пути машину Баадера под предлогом обычной проверки документов остановил дорожный патруль, и Баадера схватили, прежде чем он успел оказать сопротивление.

Через несколько дней после его ареста Гудрун Энсслин изменив внешность и воспользовавшись фальшивыми документами, посетила Андреаса в камере предварительное заключения. Установив с ним связь, она потребовала от Малера освободить Баадера. Малер одобрил план. Для него эта акция должна была стать показательной, призванной укрепить дух и сплоченность организации. Каждый член РАФ должен быть уверен в том, что организация сделает все, чтобы вырвать своих товарищей из тюрьмы.