В ответ ее лицо расплылось в улыбке.

— А помните, как обитатели пансионата, столпившиеся на крыльце, бросились к перилам?

Дородная хозяйка сидела у двери, прячась за кассой на манер истинной парижанки. На посетителей она поглядывала с дружелюбием, хотя те вели себя шумно: яростно обсуждая текущие проблемы, воинственно, если не маниакально, размахивали руками, много пили и много курили. Между столиками в клубах табачного дыма проворно сновали официанты; со всех сторон на них обрушивались повелительные призывы: «Густав! Адольф!» На лицах официантов застыло выражение глубокого отчаяния. Их рты жадно ловили воздух. Работа была каторжной. Им приходилось таскать невероятно тяжелые подносы, прокладывая путь в узком пространстве. Посетителей они обслуживали с фантастической скоростью. Сначала на стол с глухим стуком выкладывались вилка и нож, затем ставились тарелки.

В дальнем углу небольшой оркестр (гитары и мандолины) выводил нескончаемую и стремительную мелодию испанского вальса. Эта музыка проникала прямо в сердце. В глазах слушателей полыхали восторг, страсть и дьявольский порок. Многие покачивали головой в такт. В самом конце зала двое мужчин со слезливыми улыбками подпевали музыкантам — громко, хотя и невпопад.

Почти перед каждой компанией стояли батареи красного вина. Какой-то тип, только что шептавший комплименты в адрес дамы, сидевшей за другим столом, вдруг растянулся на полу. С трудом поднявшись на ноги, он стал гневно обвинять в случившемся ее кавалера. Они перебрасывались едкими оскорблениями, словно шариками из хлебного мякиша. Сидящие за соседними столиками вытягивали шеи. Музыканты продолжали играть, наблюдая за склокой; их пальцы порхали по струнам, и сумасшедшая испанская музыка подливала масла в огонь. Хозяин заведения принялся разнимать спорщиков, но быстро понял тщетность своих усилий.

В этом же кафе сидели два человека, сохранявших, по крайней мере внешне, спокойствие. Холланден положил на блюдце кусочек сахара, сверху пристроил еще один и плеснул на них немного коньяка. Потом чиркнул спичкой, поднес ее к коньяку, и над фарфоровой посудиной заплясало желто-голубое пламя.

— Интересно, из-за чего эти два придурка так разорались? — раздраженно спросил он, посматривая в сторону скандалистов.

— Пусть меня повесят, если я знаю! — пробормотал Хокер. — Что ни говори, а эта забегаловка меня утомляет. Сплошной назойливый шум!

— Что-то я тебя не пойму, — сказал Холланден. — Ты же говорил, что это излюбленное место богемы, чуть ли не единственное во всем городе. Даже клялся!

— Может быть, но теперь мне здесь не нравится.

— Ого! — вскричал Холланден. — Ты встаешь на путь истинный. Да-да, так оно и есть, вскоре тебе суждено стать одним из этих… Послушай, Билли, а ведь этот малыш ему сейчас врежет!

— Не врежет, у таких на это никогда не хватает духу, — угрюмо изрек Хокер. — Холли, зачем ты меня сюда притащил?

— Я?! Я тебя сюда притащил? Боже праведный, я ведь явился сюда, только уступив твоей просьбе! Что ты такое говоришь?.. Нет, ты не прав, он ему сейчас точно врежет!

Склока на какое-то время безраздельно завладела его вниманием, но уже через несколько мгновений он повернулся к другу и сказал:

— Да, Билл, ты встанешь на путь истинный. Я точно знаю, что встанешь. Мне достаточно было за тобой немного понаблюдать. Ты станешь настолько респектабельным, что даже бездушный камень сгорит со стыда от одного твоего вида. Что с тобой, Билли? Ты ведешь себя так, будто влюбиться в девушку означает совершить нечто невообразимое. Нет, пусть этих драчунов лучше выставят на улицу… Конечно, я знаю, что ты… Видел? Малыш наконец съездил ему по физиономии! — Через пару секунд он продолжил свою речь: — Конечно, я знаю, ты остался при своем мнении касательно, к примеру, этого гама или неумеренного потребления дрянного вина. Но дело не в этом. То, что некоторым в жизни повезло больше, чтобы тянуть на себя одеяло, отрицать нельзя, это факт. Более того, тебе бы очень не понравилось, если бы твои респектабельные друзья застали тебя за таким вот консоме, которое сегодня стоит перед тобой. У тебя неожиданно появилась страсть к позолоченной мишуре. И ты постепенно становишься поистине невыносимым… Нет, ты только взгляни! Теперь досталось не только малышу, но и хозяину заведения. Так вот, ты становишься поистине невыносим, и вскоре многие нынешние друзья станут для тебя недостаточно хороши… Господи боже ты мой, ну что хозяину мешает вышвырнуть его на улицу? Билли, ты собираешься и дальше продолжить этот скулеж, сопровождая его самыми нелепыми жестами?

— Ну что же, — ответил Хокер, — если этот ужин и может кому-то понравиться, то только дураку.

— Это точно. Но ужин как таковой можно считать лишь нематериальным вкладом во славу этого заведения! Кому до него сейчас есть дело? Что бы ты ни говорил, Билли, сюда приходят не есть… Ну наконец-то его выставили за дверь! Надеюсь, при падении он здорово приложится головой. Нет, Билли, правда, любить кого-то настолько здорово, что можно вполне позволить себе вести себя отвратительно по отношению к остальному миру. Не зря же на этот счет придумали поговорку. Так что будь осторожен.

— Ты говоришь, как ветхозаветная старушка! — воскликнул Хокер. — Никогда не меняешься. Здесь совсем не плохо, только вот…

— Тебя нет, — грустно перебил его Холланден. — Все очень просто: тебя нет.

Вытолкав на улицу мужчину, впавшего в буйство, хозяин кафе вернулся, чтобы разобраться с другими воинственно настроенными посетителями. Многие из них покинули заведение самостоятельно, другие проявляли завидное упорство, не желая уходить.

— Да, Билли, тебя нет, — повторил Холланден с гробовой рассудительностью в голосе. — Нет, и все. Эге! — воскликнул он. — Это же Люциан Понтиак. — Эй, Понтиак, иди к нам! Садись!

К ним с улыбкой направился человек с копной спутанных волос на голове. Глядя на линию его рта, можно было наверняка сказать, что он не один год воспитывал в себе надлежащую скромность, чтобы потом достойно носить полагающееся ему по праву величие.

— Привет, Понтиак! — поздоровался с ним Холланден. — Еще один великий художник. Ты знаком с мистером Хокером? Тогда знакомьтесь. Мистер Уильям Хокер. Мистер Понтиак.

— Чрезвычайно рад с вами познакомиться, мистер Хокер. Поверьте, не будучи знаком с вами лично, я являюсь давним почитателем вашего таланта.

Хозяин кафе и самые воинственные из гуляк наконец пришли к взаимопониманию. Все выпили ликера за счет заведения, и хрупкий мир был восстановлен.

— Очаровательное местечко, — сказал Понтиак. — Здесь царит истинный парижский дух. Мистер Хокер, время от времени я пользуюсь услугами одной из ваших натурщиц. Должен заметить, что у нее самые красивые руки и кисти на всем белом свете. И поразительная фигурка — да-да, именно поразительная!

— Вы имеете в виду Флоринду? — спросил Хокер.

— Да, ее зовут именно так. Замечательная девушка. Порой я приглашаю ее на обед, и тогда она болтает без умолку. По ее словам, она иногда вам позирует. Если бы натурщицы держали рот на замке, мы бы никогда не узнали, что художники так любят перемывать друг другу кости. Вы уж простите, но старина Торндайк говорит, что вы ругаетесь, как сержант-инструктор строевой подготовки, если ваша натурщица в неподходящий момент пошевельнет пальцем. Это я узнал от Флоринды. Флоринда — очень хорошая девушка. И при этом честна, я бы даже сказал, дьявольски честна. Да, любопытная штучка… Конечно, искренность среди натурщиц не редкость, можно сказать, такое встречается сплошь и рядом, но я никогда не перестану этому удивляться. Так что ваша девушка, Флоринда, меня буквально пленила.