Против заведомо более сильных игроков эти шахматные пенсионеры предпочитали не играть — просто из опасения нанести еще один удар по своему самолюбию. С начинающими, талантливыми, но еще не набравшимися опыта молодыми коллегами они тоже не садились за стол, заявляя, что не видят смысла тратить свои интеллектуальные силы на всякую посредственность. В общем, в конце концов эти люди оказывались совсем не у дел и сбивались в небольшие компании, человека по три-четыре, чтобы обсудить былые победы, позубоскалить над другими неудачниками, быть может, сыграть партию-другую, сдабривая их парой кружек бочкового пива из клубного буфета. Характерной приметой таких ветеранских поединков были часы со стертыми от бесчисленных нажатий кнопками-клавишами, порой отстающие и заикающиеся от чересчур долгого и не слишком бережного использования.

Хулио знал этих людей, они, в свою очередь, с уважением относились к нему. Стоило ему появиться в одном из подобных баров или в их секторе клуба, как с ним вежливо здоровались, предлагали посидеть вместе, выпить рюмочку-другую и поговорить о шахматных новостях.

Несмотря на возраст, Омедас в чем-то был похож на них, но становиться одним из таких типов не входило в его планы. Парня не прельщало сомнительное утешение: участие в качестве фаворита в заведомо слабых турнирах.

«Ай, вы только посмотрите! Знаете, кто там на дальней доске играет? Это мастер ФИДЕ, ставший чемпионом Испании в восемнадцать лет! Да, здесь его, пожалуй, вряд ли кто обыграет».

Подобная ложная известность казалась ему унизительной. Нет, не для этого он так старательно и методично завоевывал балл за баллом в международном рейтинге. Юноша не представлял себя, Хулио Омедаса, сидящим в углу бара с доской и кружкой пива и играющим со старыми приятелями партию за партией до тех пор, пока бар не закроется. Тогда ему придется взять доску под мышку и перебираться в другое заведение.

Прошло уже десять лет с тех пор, как Хулио скрепя сердце заставил себя выйти из круга шахматистов-профессионалов. С тех пор он практически каждые выходные появлялся в клубе «Гамбит», где вел занятия с начинающими игроками и участвовал в подготовке команды, капитаном которой была его племянница Лаура. Девочка с честью заслужила это звание, завоевав почетное третье место в чемпионате региональной лиги.

Время от времени он обсуждал партию-другую со своим старым другом Лоренсо, директором клуба. Тот лишь к сорока годам поднялся к своей вершине, уровню последних мест в национальных турнирах. Лоренсо искренне восхищался Хулио и всякий раз, когда пиво развязывало им обоим языки, начинал уговаривать младшего коллегу, чтобы тот наконец взялся за ум и все же вернулся в профессиональный спорт. По правде говоря, совершить подобный поступок Хулио мешали уже не столько опасения потерпеть неудачу и больно ранить свое самолюбие, сколько банальная лень и сформировавшаяся привычка к другому образу жизни.

Любовь к шахматам проявлялась у них очень по-разному. В отличие от Омедаса Лоренсо обладал редким талантом находить молодые дарования и выращивать из них настоящих игроков. Он воспитал в своем клубе целую команду юных талантов, к тому же оказался настоящим эрудитом во всем, что так или иначе было связано с шахматами. Специализированные издания этот человек читал от корки до корки, включая и те рубрики, в которых, как между собой говорили шахматисты, описывались самые скучные партии сезона.

Клуб был для Лоренсо вторым домом. Хулио воспринимал директора как самого настоящего шахматного наркомана. Эта зависимость не поддавалась никакому лечению. Лоренсо, например, знал наизусть, вплоть до последнего балла, рейтинг каждого шахматиста лиги. Он владел всей нужной, а зачастую и ненужной информацией обо всех клубах, лигах, турнирах и других событиях, так или иначе связанных с любимой игрой, мог подсказать начинающему игроку, какие трудности и препятствия ждут его на пути становления шахматной карьеры.

Хулио же никогда не привлекали ни поиски талантов, ни процесс огранки найденного алмаза и превращения его в сияющий бриллиант. Ко всем ученикам — многообещающим дарованиям и заурядным посредственностям — он относился одинаково ровно, учил их не столько играть лучше, сколько получать удовольствие от этого занятия. Таким образом Омедас по-своему сдерживал склонность к непримиримому соперничеству, свойственную юным игрокам, и пытался обуздать их высокомерие. На опыте друзей и коллег он прекрасно знал, как легко можно по молодости оторваться от надежного берега и броситься в безрассудное плавание в бурлящем потоке реки тщеславия. Ему было известно, к каким печальным последствиям порой приводят юношеская увлеченность и безрассудство.

Из всех подопечных Хулио делал исключение лишь для Лауры, своей племянницы. Свое отношение к ней он выражал совершенно открыто, даже не пытаясь замаскировать его перед окружающими. Между ним и Лаурой давным-давно установились совершенно особые отношения. Не зря же, в конце концов, она была его единственной племянницей.

В отличие от Роберто Хулио никогда не пытался навязать девочке шахматы. Впрочем, любовь к этой игре проявилась у нее еще в раннем детстве. Основные правила Лаура усвоила, наблюдая затем, как играли у них дома дядя Хулио и дядя Агустин, немолодой врач-педиатр, сосед по дому и большой любитель шахмат.

Агустин был влюблен в Патрисию и приходил к ней каждое воскресенье, неизменно принося какое-нибудь печенье или пирожные, непременно собственного изготовления. Его умение готовить всякие сладости было просто несравненным, но к этому таланту, по мнению Патрисии, примешивалась несколько избыточная, даже приторная сладость в манере ведения разговоров. Она находила своего ухажера очень милым, очаровательно старомодным, галантным, предельно робким и ненастойчивым.

Не желая обижать его, она отвергала все изысканные и деликатные ухаживания, поначалу столь же осторожно, а затем все более демонстративно и открыто. Агустин, казалось, не замечал ничего: ни тонких намеков, ни вполне недвусмысленных демонстративных заявлений. С неизменным упорством он появлялся на пороге квартиры Патрисии каждое воскресенье в течение вот уже более года.

С давних времен в семье Омедас было заведено, что именно по воскресеньям Хулио заходил к сестре на обед. Таким образом, часов в шесть вечера они собирались в квартире вчетвером. К этому времени Патрисия обычно успевала организовать в гостиной своего рода маленький шахматный клуб, расставив поудобнее два кресла и столик. Хулио и Агустин обычно не отказывали себе в этом удовольствии.

Нет, поначалу Хулио был, конечно, удивлен тем, с какой настойчивостью Патрисия предлагала ему сыграть партию-другую со своим соседом. Впрочем, вскоре брату стало понятно, что он таким образом просто давал сестре некоторую передышку. Агустин, самый что ни на есть галантнейший кавалер, замолкал и оставлял ее в покое только тогда, когда принимался за игру. Хулио был не в силах отказать сестре в таком маленьком одолжении и обычно соглашался на пару партий по пятнадцать минут.

Для Агустина это было вдвойне лестно. С одной стороны, он был счастлив помериться силами с настоящим чемпионом, с другой — искренне полагал, что Патрисия организовывала эти встречи лишь для того, чтобы сделать ему приятное. Хулио играл с ним намеренно плохо, допускал серьезные, но неочевидные для противника ошибки, чтобы итог партии не был заранее предрешен и, более того, чтобы всегда оставалась возможность свести игру вничью.