Когда я оглядываюсь назад и вспоминаю этот разговор, который состоялся больше пяти лет назад, мне кажется, что он резко изменил мою жизнь, точно так же, как тот момент, когда я увидел Дайен в дверях 200-дюймового телескопа Хейла. Десять лет барахтанья в неведении завершились тогда. Теперь это продлилось всего несколько месяцев, но я продолжал барахтаться. Сейчас я понял, в чем заключалась моя проблема, и не мог все бросить. Моя самая большая проблема заключалась не в том, что камера делала некачественные снимки, и даже не в том, что программы были недостаточно хороши. Моя самая большая проблема заключалась в том, что из астронома я превратился в нормального человека. Я придавал слишком большое значение тому, что думает большинство людей, потому что сам стал одним из «большинства людей».

Когда я принял на работу Чедвика, он так хорошо делал свое дело, что весь прошлый год я проводил, попросту наслаждаясь жизнью. Очень часто ночью, во время работы, я позволял себе уйти на целый час, шел домой и готовил ужин для Дайен, а те ночи, когда я этого не делал, случались большей частью потому, что Дайен работала. Дайен работала, не я. За год до того, как установили новую камеру, мы с Дайен поженились и отправились в медовый месяц в Южную Америку, привели в порядок наш с ней маленький домик. В общем, мы жили, как обычные люди. Раньше такого никогда не было.

Я мог позволить себе расслабиться потому, что Чед делал по ночам всю работу, периодически сообщая мне, как идут дела. Но, сказать по правде, я не вдавался в детали.

Сейчас Чед нашел новую работу, и я остался один со всей этой сложной системой; и самый главный элемент системы внезапно изменился, а следовательно, все остальное нуждалось в доработке. Вот только никто не знал, как это сделать.

Мы с Антонином все еще пили кофе. «Продолжай искать, — сказал он. Как такое может быть, что там ничего нет?»

Раньше эти слова были моим собственным аргументом. Не может быть, чтобы там ничего не было! Не может быть, чтобы это был конец Солнечной системы!

Я выпил еще кофе и взглянул в небо. Как я с этим справлюсь? Я не знал никого, кто мог бы помочь мне быстро двигаться дальше. Мы все так же продолжали каждую ночь фотографировать небо. У меня совсем не было времени, чтобы ждать месяцы или годы, чтобы нашелся кто-то, кто «взял бы штурвал в свои руки». Мне был нужен кто-то прямо сейчас.

Тогда я вспомнил одного человека, который неплохо знал свое дело и даже немного был в курсе моих исследований. Я собирался положить конец своей «нормальной» жизни, собирался прекратить возвращаться домой по ночам и готовить ужин, но это будет значить, что у Солнечной системы пока еще нет конца.

Допив кофе, я и Антонин направились обратно к кампусу. По дороге я заскочил в кабинет Дайен. У нее как раз оказалась свободная минутка. Я рассказал ей о проблеме с фотокамерой и о тридцати семи тысячах движущихся объектов, о том, что я не собирался сдаваться и намеревался делать всю работу самостоятельно. Она взглянула на меня, улыбнулась и произнесла: «Найди планету».

В конце концов решение о том, что же делать со всеми этими тридцатью семью тысячами объектов оказалось обманчиво банальным: я просто забыл про них.

Спустя несколько ночей работы, после того как камера показала тридцать три тысячи, пятьдесят тысяч, двадцать тысяч, сорок две тысячи движущихся объектов, все понемногу начало проясняться. Почти все огрехи фотокамеры проявились лишь в некоторых местах на снимках. Если бы я просто оторвал бракованные части фотоснимков, не обращая внимания на изображение, все оказалось бы намного проще и понятнее. Это, в свою очередь, означало, что если на них что-то и было, я бы выбросил и это тоже. Однако эту цену я был готов заплатить. В конечном счете я выбросил почти десять процентов от всего отснятого материала, что составило 99,7 процента испорченных снимков. Таким образом, за первую ночь работы вместо тридцати семи тысяч потенциально возможных движущихся объектов мне нужно было проверить только сто. С этим я мог справиться.

Я провел за компьютером двое долгих суток, просматривая снимки, которые успели накопиться за то время, пока я решал, что делать дальше. В одну из первых ночей из всей сотни я нашел лишь один настоящий объект в поясе Койпера. Он не был самым большим из тех, что мне доводилось когда-либо видеть. Он составлял одну треть от размеров Плутона и почти ничем не отличался от остальных объектов, но, избавившись от десяти процентов «сена» я все-таки нашел «иголку».

В одну из таких ночей, когда я просматривал недавно полученные данные, я обнаружил яркий объект в поясе Койпера; спустя пять минут я нашел еще один, еще пять минут спустя я увидел третий объект. И снова они не сильно отличались размерами и не были очень яркими, но одно было очевидно, мы снова были «в деле».

Я невольно вскрикнул. Услышав мой крик, Эмили Шэллер, одна из моих аспиранток, которая как раз изучала метановые облака на Титане, заглянула в мой кабинет, проверить, все ли со мной хорошо.

Те небесные тела, которые я обнаружил, не выглядели как-то особенно – обыкновенные, не очень яркие точки на изображении размером с почтовую марку, медленно плывущие среди звезд. Я понятия не имею, знал ли кто-нибудь еще о существовании этого маленького мира движущихся небесных тел или о том, что то, что я нашел, находилось практически на самой окраине Солнечной системы, но каждое маленькое открытие давало мне заряд адреналина и только прибавляло возбуждения. Даже сейчас, когда я смотрю на один из них, у меня есть непреодолимое желание схватить любого, кто бы ни находился в коридоре, притащить его в мой кабинет, посадить за компьютер и сказать: «Смотри!»

Через несколько месяцев я с трудом удерживал голову над водой: я вносил изменения в программы, дабы быть уверенным в том, что теперь телескоп работает правильно, каждое утро я просматривал более ста новых фотографий и все еще большую часть времени преподавал. Лекции, которые я читал той осенью, назывались «Формирование и развитие планетарных систем». Я должен был научить новых аспирантов, как устроена Солнечная система. Основное внимание в материале лекций уделялось тому, чего мы еще не знаем, нежели наоборот. Одной из моих любимых лекций была «Границы Солнечной системы». Это была прекрасная возможность рассказать аспирантам о моей работе и моем мнении о том, где заканчивается Солнечная система. Одна из тайн, которую я усердно пытался разгадать в течение последних нескольких лет, заключалась в следующем вопросе: почему Солнечная система заканчивается так внезапно? Естественно, она простиралась дальше, чем кто-либо мог себе представить, за пределы орбиты Плутона, однако где-то на расстоянии, равном половине от того расстояния, на которое Плутон удален от Солнца, все заканчивается удивительно внезапно. Там до сих пор так ничего и не было найдено, и что самое интересное, никто не знает почему. Эта загадка и сейчас продолжает преследовать и волновать меня. Я слишком хорошо научился препятствовать развитию любых идей, в том числе и своих.

Утром 15 ноября 2004 года я подготовился к лекциям намного быстрее, чем обычно, поскольку эту тему я знал как нельзя лучше. У меня было несколько свободных минут перед занятиями, и я решил взглянуть на снимки, сделанные ночью. Как и обычно, почти все, что я увидел, оказалось не более чем ошибками. Однако спустя пару минут я уже не мог просматривать снимки, так как мой взгляд ухватил кое-что, что сбило меня с толку: еле заметная точка медленно двигалась на экране моего компьютера, пожалуй, даже медленнее, чем что-то, что я когда-либо видел.