Но сегодня в лесном хозяйстве и охране природы часто исходят из того, что леса вернутся в полностью естественное состояние, если мы предоставим их самим себе или исключим любое антропогенное вмешательство. Говорят о «потенциально естественной растительности» (ПЕР), которая сформируется на определенной территории, если раз и навсегда прекратить воздействие человека, так что растительность будет развиваться до конечной стадии. Разрабатываются даже карты ПЕР, и в процессе управления лесами ученые ориентируются на полученные таким образом модели.

Для многих частей Центральной Европы потенциально естественной растительностью считаются буковые леса. Однако результаты пыльцевого анализа показывают: если после прекращения деятельности человека на бывшей хозяйственной площади формируется «потенциально естественная растительность», то выросший лес выглядит не так, как «по-настоящему естественный», вырубленный когда-то людьми. Поэтому мысль о том, что после прекращения хозяйственной деятельности формируется «потенциально естественная растительность», кажется иллюзорной. Вмешательство человека уже направило процесс развития ландшафтов в другое русло, в любом случае отмеченное антропогенным воздействием. После такого вмешательства формировалось только то, что мы бы назвали «природой из вторых рук». В «по-настоящему естественном лесу» до поселений было много вязов, дубов и лещины, а в лесу «из вторых рук» почти не оставалось вязов, зато часто встречался бук, а богатые азотом места, где когда-то стояли дома, и размещался домашний скот, еще долго выделялись зарослями растений-азотолюбов.

Отсюда вытекают принципиально важные выводы. Во-первых, оказывается, что воздействие человека на окружающую среду, даже лес, продолжается гораздо дольше, чем принято думать, а именно примерно семь тысяч лет. Во-вторых, и это, наверное, много важнее, становится понятно, что человек легко может разрушить истинную природу, но никогда не сможет ее восстановить. Любая точка ландшафта несет на себе отпечаток не только тех условий, которые определяют ее облик сейчас, но и всего того, что происходило на ней ранее. Можно сказать, что ландшафт обладает своеобразной «памятью» о минувших событиях и о том, что привнесла в него человеческая культура. Но если природа после использования человеком не восстанавливается, а то, что восстанавливается, в любом случае является «природой из вторых рук», то какие аргументы существуют для ее охраны? Этот вопрос нужно поднимать снова и снова, и объективный ответ на него можно дать только в том случае, если выбирать в качестве обоснования для охраны ландшафта не только «естественность», но также и идентичность, в формировании которой принимал участие человек.

Там, откуда уходили люди, поначалу поднимались деревья с раскидистой кроной, ведь они вырастали на открытом месте. И лишь постепенно появлялись и начинали преобладать деревья с высокими, стройными прямыми стволами, «детство» которых прошло уже в лесу, так что они росли близко друг от друга. Такие деревья были пригодны для строительства домов. Действительно, археологи приводят многочисленные примеры того, что брошенные земли через несколько столетий вновь заселялись земледельцами. Они снова рубили леса, снова строили дома. Известно, что в более позднее время длинные дома строили редко. Археологи полагают, что размер дома уменьшился в связи с изменением социальной структуры: уже не сообщество семей жило в одном доме, а каждая семья имела над головой собственную крышу, в каждом доме был только один очаг. Однако возможно, что к уменьшению размеров дома людей подвигло и то, что в лесах уже не было таких ровных и длинных стволов, как в начале неолита. Вдобавок в лесах теперь преобладал бук, а он не особенно хорош как стройматериал. Дубы, которые и тогда, и позже предпочитали для строительства, встречались реже и вряд ли достигали прежней высоты.

Предысторический тип поселений продержался несколько тысячелетий. За это время видовой состав лесов коренным образом изменился; на отдельных участках лес вырубался, а после нескольких десятков лет восстанавливался. Но девственный, нетронутый лес уже не вернулся. Изменения в составе и облике лесов, которые, вполне вероятно, произошли бы и сами по себе, в присутствии человека ускорились: леса Центральной Европы стали частью «природы из вторых рук».

В промежуток времени от неолита до железного века в Центральной Европе росла плотность населения и развивались новые технологии. Подтверждений тому множество. Для изготовления инструментов люди использовали не только камень, кость и дерево, но также медь, бронзу, железо и другие металлы, по которым археологи назвали эпохи, следующие за каменным веком, медным, бронзовым и железным веками. Земледелие со временем распространилось и на области с более тяжелыми для обработки почвами. В медный век оно преобладало на обширных глинистых моренах послеледниковых ландшафтов, а с бронзового века, то есть примерно с конца третьего тысячелетия до н. э., распахивались и коллювиальные[36] почвы в известняковых горах. В железный век, то есть в первом тысячелетии до н. э., деревни и пашни появились на еще более каменистых почвах в горах, сложенных песчаниками и коренными породами, а также на тяжелых глинистых почвах заболоченных берегов рек и озер.

Все шире распространялось земледелие, все сильнее отступал лес. Модель оставалась прежней: люди расчищали от деревьев земли, возникали пашни и поселения, от них расходились во все стороны языки вырубок, в лесах пасся скот. Через несколько десятилетий люди покидали поля и жилье, а на брошенном месте восстанавливался лес, в котором большую, чем прежде, роль играл бук.

Своеобразная форма освоения ландшафта сложилась в высокогорьях Альп. Горные ледники создали там характерные долины корытообразной формы – с широким дном и крутыми вогнутыми боковыми склонами (так называемые троговые долины[37]). Земледелие было возможно на дне долин, на таких участках, где не было угрозы наводнений, а почвы были не слишком каменисты. Крутые склоны, напротив, для сельского хозяйства не годились. Зато можно было использовать более пологие, не обработанные ледниками, верхние части склонов. Леса вырубались по мере возможности и хозяйственной надобности, то есть в первую очередь в долинах, чтобы расчистить площади под поля. На склонах лес оставался, но до самых вершин он не доходил. Выше границы леса, сформированной лиственницей, европейской кедровой сосной и отчасти елью, цвели обширные пестрые луга. Альпийские крестьяне быстро нашли им применение – это были идеальные, созданные самой природой горные пастбища, которые не надо было «готовить», вырубая лес. Так что полезные земли для жителей Альп с самого начала делились на два пояса: пашни и постоянные жилые поселения в долинах и летние высокогорные пастбища. Так возникло характерное для высокогорий альмовое хозяйство (die Almwirtschaft)[38] – отгонное скотоводство. Существовало оно не только в Альпах, но и в иных высокогорных областях, например в Пиренеях, Карпатах, Татрах, а также в горах Скандинавии[39].