Берни Роуз налил вина. Они чокнулись.

— Спасибо, что пришел.

Гонщик кивнул. Привлекательная, хотя и не первой свежести женщина в черной мини-юбке, без колготок, появилась из кухни и принялась составлять вместе столы. Она переговаривалась с кем-то в кухне по-испански, и это сразу привлекло внимание Гонщика. Он продолжал улавливать отголоски даже сквозь речь собеседника.

— Это хозяйка, — сообщил Берни Роуз. — Понятия не имею, как ее зовут, хотя прихожу сюда вот уже почти двадцать лет. Может, сейчас она выглядит и не так привлекательно, как тогда, но…

Гонщик подумал, что она, по-видимому, довольна жизнью — качество, повсюду довольно редкое, а в нервном, изломанном Лос-Анджелесе воспринимавшееся как извращение.

— Я бы посоветовал тебе попробовать утку. Черт побери, да я бы все здесь посоветовал! Тушеное мясо по-охотничьи, красную капусту с луком. Пироги, голубцы, мясные рулеты, картофельные оладьи. И лучший борщ в городе — его подают холодным, когда на улице жара, и горячим, когда погода промозглая. Но за утку я готов отдать жизнь. Утку, — заказал Берни Роуз, когда к их столику подошла Валери, официантка чуть ли не школьного возраста, с синими варикозными венами на ногах. — И еще бутылку того же самого вина.

— Каберне-мерло?

— Правильно.

— Утку, — вслед за Берни повторил Гонщик. А ел ли он вообще когда-нибудь в жизни утку?

Гости с коробками все продолжали прибывать; официанты препровождали их в третью комнату. И как они там помещались? Подошла хозяйка в черной мини-юбке, пожелала им приятного аппетита и вызвалась помочь лично, если им что-нибудь понадобится.

Берни Роуз наполнил бокалы.

— Тебе крупно повезло, парень, — сказал он. — И ты показал себя во всей красе.

— Я не напрашивался.

— Обычно так и бывает. Просто — сваливается нам на голову. Вопрос в том, как с этим управиться? — Берни пригубил вина, обводя взглядом людей, сидящих за соседними столиками. — Знаешь, их жизнь для меня тайна. Я их не могу понять.

Гонщик кивнул.

— Мы с Иззи были дружны с незапамятных времен. Выросли вместе.

— Я сожалею, что так вышло.

— Не стоит.

Гонщик и не стал ни о чем жалеть, он смаковал утку. Они углубились в еду, окунулись в ледяную прохладу чая с лимоном, принесенного Валери.

— Куда отсюда отправишься? — спросил Берни Роуз.

— Трудно сказать. Быть может, займусь старым ремеслом — если не все мосты еще сожжены. А ты?

Берни пожал плечами:

— Подумываю вернуться на восточное побережье. Честно говоря, мне здесь никогда не нравилось.

— Один мой друг считает, что в этом — вся суть американской истории. Мы двигали границу на восток и дошли до океана. Дальше ехать некуда. Тупик.

— Но каких уток готовят в этом тупике!

Гонщик расхохотался.

Жизнь вокруг шла своим чередом. Медленно допивая вторую бутылку каберне-мерло, они словно очутились на острове, ненадолго притворившись его коренными обитателями.

— Думаешь, мы сами выбираем себе жизнь? — спросил Берни Роуз, когда они приступили к кофе с коньяком.

— Нет, но и не думаю, что ее нам навязывают. Просто идешь по своему пути.

Берни Роуз кивнул.

— Когда я впервые услышал о тебе, все говорили, что ты классный гонщик и больше ничего не умеешь.

— Времена меняются.

— Даже если мы сами не меняемся…

Валери принесла счет, и Берни Роуз настоял, что платит он.

Вышли на стоянку. В небе ярко горели звезды. Магазин ковров закрывался, покупатели грузили ковры на видавшие виды грузовички.

— А где твоя тачка?

— Там, — махнул Гонщик. У дальнего края парковки, за мусорными баками, как обычно. — Значит, полагаете, что мы не меняемся?

— Нет, мы только приспосабливаемся. К десяти-двенадцати годам в тебе уже практически все заложено: то, каким ты станешь, то, какой станет твоя жизнь… Неужели вот это твоя тачка?

«Датсун» девяностых годов, изрядно потрепанный, в пятнах шпаклевки.

— Я знаю, что на вид он не очень привлекателен. Один мой друг занимается доводкой машин. «Датсуны» изначально недурны; когда он их доделывает, они просто летают.

— Он тоже гонщик?

— Был когда-то, пока не сломал обе ноги в аварии. Тогда и занялся переборкой машин.

Стоянка совсем опустела. Берни Роуз протянул руку:

— Вряд ли мы еще встретимся. Береги себя, парень.

Подавая руку, Гонщик заметил нож — блик лунного света сверкнул на лезвии, когда Берни Роуз начал замах левой снизу.

Гонщик резко ударил Берни коленом по руке, перехватил взлетевшее вверх запястье и воткнул нож в горло противнику. Удар пришелся в стороне от сонной артерии, так что Берни умер не сразу. Он хлюпал трахеей, через которую хватал последние глотки воздуха.

Глядя в стекленеющие глаза Берни Роуза, Гонщик думал: так вот что имеют в виду люди, когда говорят о благодати.

Он проехал дальше, к пирсу, вытащил труп Берни из машины и бросил в воду. Из воды мы вышли на сушу, в воду и возвращаемся. Начинался отлив. Волна подняла тело, нежно и бережно повлекла за собой. В воде отражались городские огни.

Гонщик еще долго сидел в «датсуне», слушая мелодичный рокот мотора.

Он умел гонять на своей машине. Больше он ничего не умел.

Отпустив сцепление, он вырулил с пляжной стоянки на улицу; под капотом урчал мотор, на темном небе висела луна, впереди лежали тысячи миль трассы.

Годы, что ему осталось прожить, принесут новые убийства, новые трупы, пока Гонщика не убьют ясным прохладным утром в тихуанском баре, а Мэнни Гилден не напишет по мотивам его жизни киносценарий.

Берни Роуз был единственным, о чьей смерти Гонщик искренне сожалел.