В тот же вечер я сажусь на паром, и мама встречает меня на пристани. Я возвращаюсь домой после первого зимнего шторма и понимаю, что в городской одежде холодно. Я плыву по течению, я снова одинока и живу у мамы.

Спустя несколько дней меня забирает папа, и мы едем на ферму. Она становится видна из-за поворота после бухты, и это всегда меня трогает. Поднимаясь по тропе, мы видим ястреба-перепелятника с добычей.

По утрам мне часто плохо. Потратив слишком много времени на бесполезные поиски в интернете накануне вечером, я просыпаюсь и чувствую, что всё рушится. Я плачу, умываюсь, плачу еще немного, а затем втираю слезы в лицо вместе с кремом Nivea. Снова день второй. Во мне столько любви к нему, и я не знаю, что с этим делать. Люди говорят, я должна ее уничтожить. Я должна уничтожить что-то хорошее и красивое.

Но я одеваюсь потеплее, выхожу и в течение часа выполняю задание, данное мне папой, – строю каменную ограду среди скал. На скошенном поле за стеной стая серых ворон.

Мои пальцы пахнут землей и камнем, и я чертовски скучаю по тебе. То, как люди видят меня, ничуть не похоже на то, насколько уничтоженной я чувствую себя из-за внезапного разрыва отношений. Но я продолжаю делать что-то, чтобы помочь себе восстановиться, езжу к солнцу, тянусь к свету.

Я езжу знакомыми дорогами. Старые дома стали старше еще на год, вокруг появились новые. Я восхищаюсь каменной оградой у дороги и болтаю с ее строителем, но мое сердце находится за тысячу километров отсюда, где-то в интернете.

В гавани я встречаю художницу с мольбертом, рисующую пейзаж с натуры. Она говорит, что приливы и отливы усложняют задачу, потому что пейзаж постоянно меняется.

Я ранена. Часть меня осталась в Берлине, и теперь, на острове, я как будто здесь и в то же время не здесь. Я телом чувствую, что чего-то недостает, кожу покалывает, я не нахожу себе места. Я вставляю немецкую сим-карту обратно в телефон, но сообщений нет.

Я считаю дни и прибегаю к магическому мышлению. Прошло четыре недели с тех пор, как я его видела, один лунный цикл, еще через один будет легче: все говорят, что станет легче. Иногда мне так сильно хочется утешения, что я думаю позвонить ему и попросить об этом. Но он больше меня не утешит.

Может быть, я так зацикливаюсь на нем, потому что в раннем детстве отца часто не было рядом – он подолгу лежал в психиатрической больнице, но, что самое важное, он всегда возвращался. Я ждала, и он приходил домой. В глубине души мне кажется, что я буду вознаграждена, если просто подожду.

Я слышу историю о последнем орлане в Британии, самке-альбиносе с Шетландской скалы. На орланов охотились, пока не уничтожили весь вид, и осталась только одна птица, которая годами жила одна, пока в 1917 году ее не застрелил коллекционер.

Я еду на остров поменьше на праздник урожая, оставив телефон дома на выходные. Я отказываюсь от интернета. Я прохожу вдоль всего северного берега на холодном ветру, сочиняя в голове гневные речи. Я окунаюсь в море, хорошо ем за ужином, даже немного танцую, но как же мне грустно. Место рядом со мной тягостно пустует.

На Северном холме я перелезаю через каменную опору и падаю, беспокоя пасущуюся в поле стаю серых гусей. Не знаю, кто из нас больше испугался. Это большие громкие птицы, и их гулкие крики стали привычной частью островной жизни.

За последние несколько лет количество серых гусей, гнездящихся и зимующих на наших островах, значительно увеличилось – с менее чем тысячи в 1990-х годах до пятидесяти пяти тысяч в декабре 2015 года. Теперь больше половины всех птиц Исландии зимой можно найти здесь. Гуси обнаружили пригодную для их нужд территорию: трава, которую они любят щипать, необитаемые острова и нетронутые вершины холмов, где они могут гнездиться.

В то время как численность других видов птиц за тот же период сокращалась, популяция серых гусей продолжала увеличиваться из-за целого ряда факторов. Они хорошо приспособились к современным принципам землепользования, особенно на возделываемых пастбищах, и легко переносят более мягкие зимы. Вдобавок сейчас на них охотятся меньше, чем раньше. Конфликт возникает только из-за того, что гуси вредят фермерам: едят их траву и топчут их землю.

Фермеры находят всё более изобретательные способы прогнать птиц со своих полей – пугала, остовы машин, автоматические гудки, сверкающие на солнце CD-диски, специально нанятые работницы. Ничто не имеет продолжительного эффекта. Птицы становятся умнее и возвращаются.

Из-за огромного увеличения численности гусей разрешен внесезонный отстрел, и, что необычно, мясо позволено употреблять в пищу, поэтому оно продается в магазинах и ресторанах. Я покупаю гусиную грудку у местного мясника. Готовя ее, я прищемляю ящиком большой палец. Кровь и плоть так похожи на мясо на сковороде, что меня тошнит, и я не могу есть. Сейчас зима, и всё на вкус как кровь и металл, лед и ржавчина.

Как и еноты, исландские гуси – инвазивный вид, прижившийся здесь. Может быть, я чувствую родство с енотами, потому что я сама «инвазивный вид». Я британка по происхождению, я принадлежу к доминирующей культуре, распространившейся по всему миру. Мне интересно, следует ли восхищаться ее успехом и радоваться ему или, наоборот, относиться к этому с неодобрением и с осторожностью. Английский язык – это всеобъемлющая сила, которая врывается в другие страны и топчет всё вокруг.

Примерно раз в день я ненадолго избавляюсь от боли и ощущаю спокойствие и умиротворение. Сегодня это чувство настигло меня, когда я вела машину и высоко на склоне холма увидела людей, запускающих воздушных змеев. На мгновение я почувствовала себя такой же легкой и гибкой, как эти воздушные змеи, переживания и душевная боль остались позади. Затем я вернулась на землю.

Холмы освещены солнцем. В прошлом месяце средняя температура воздуха по всему миру беспрецедентно выросла. Я знаю, что западный образ жизни и потребление неэкологичны, они основаны на растрачивании природных ресурсов и усугубляющейся бедности остального населения мира.

От общения с ним у меня пропадает аппетит. Скручивает живот, по коже бегают мурашки, хочется закурить. Я думаю о нас перед большим зеркалом в моей спальне в Кройцберге. Он внезапно ушел, но мои чувства никуда не делись.

Я думаю о нем всё время, считая