Он отправился домой размышлять в своей темной гостиной. Он словно получил выстрел в лоб — вся его жизнь, казалось, разлетелась в клочья. Кто-то сегодня вечером отправил ему послание. Либо они решили отправить его через Майкла, либо просто приняли Майкла за него. Ведь многие говорят, что они с Майклом похожи. Поскольку гангстеры пришли на Арден-стрит, у них либо была устаревшая информация, либо им было известно, что он больше не живет с Пейшенс, и тогда они хорошо информированы. Но Ребус полагал, что первый вариант более вероятный. На табличке под звонком все еще было написано «Ребус», хотя рядом висел листок бумаги с четырьмя другими фамилиями. Возможно, увидев это, они замешкались на минуту. Но все-таки решили приводить план в действие. Почему? Что это значит? Что им уже нечего терять? Или их устраивал кто угодно, лишь бы послание дошло до адресата.

Что ж, послание до адресата дошло.

И он почти его понял. Почти. Все было серьезно, слишком серьезно. Сначала Брайан, потом Майкл. У него почти не оставалось сомнений, что эти два нападения связаны между собой. Ребус чувствовал, что пора что-то предпринять, а не ждать следующего хода. И знал, что хочет сделать. Он снова подумал: «Выстрел в лоб». Сейчас ему хотелось бы держать в руке пистолет. Пистолет неплохо сравнял бы шансы. Ребус даже знал, где его достать. «Что угодно. От группового секса до пистолета». Он поймал себя на том, что ходит перед окном. Он чувствовал себя как птица в клетке: сна ни в одном глазу и никакой возможности атаковать невидимого врага. Но он должен что-то предпринять… И тогда он решил.

Он поехал в Перт. Ночная поездка не заняла много времени. Один или два раза он потерялся уже в самом городе (и не было никого, чтобы спросить дорогу, даже полицейского), но все же нашел нужную улицу. Улица оказалась на гребне холма, и дома стояли только по одной стороне. Там жила сестра Пейшенс. Ребус нашел машину Пейшенс и нашел место для парковки в двух машинах от нее, выключил фары и двигатель, потянулся к заднему сиденью за пледом, который прихватил с собой. Укрылся им как мог. Посидел какое-то время, чувствуя в душе легкость, какой не было сто лет. Он хотел было прихватить с собой и виски, но потом подумал о том, какая у него будет голова утром. А он хотел, чтобы завтра утром голова у него была свежей свежего. Он подумал о Пейшенс, которая спит через стену от Сьюзен. Она спит крепко, лунные лучи играют на ее лбу и щеках. Ему показалось, что Эдинбург где-то далеко отсюда, так же далеко, как зыбкие очертания моста через Форт. Джон Ребус уснул, и на сей раз он спал крепко.

Он проснулся в шесть тридцать воскресного утра, откинул одеяло, завел двигатель и включил обогрев на полную. Его бил озноб, но он выспался. На улице было пусто, если не считать человека, который выгуливал безобразного белого пуделя. Человеку присутствие Ребуса на парковке вроде бы показалось любопытным. Ребус улыбнулся ему искусственной улыбкой, включил передачу и поехал прочь.

Он поехал в больницу, где, несмотря на ранний час, уже принесли чай перед завтраком. Майкл сидел на кровати и смотрел на поднос с чашкой. Он бессмысленным взглядом разглядывал поверхность темной жидкости и всем своим видом напоминал статую. Он не шелохнулся и когда Ребус подошел к нему, шумно подтащив стул из ряда, стоящего вдоль стены, и сел.

— Привет, Мики.

— Привет, Джон. — Майкл не отрывал взгляда от чашки. Ребус пока не видел, чтобы тот хоть раз моргнул.

— Что, все переживаешь и переживаешь случившееся? — (Майкл не ответил.) — Я и сам такой, Мики. Происходит нечто ужасное, и ты потом прокручиваешь это в голове снова и снова. Потом пройдет. Ты мне сейчас, может, и не поверишь.

— Я пытаюсь понять, кто это сделал и почему.

— Они хотели тебя напугать, Мики. Я думаю, это было послание для меня.

— Они что, написать не могли? Напугать они меня напугали. Я чуть в штаны не наложил.

Ребус рассмеялся. Если к Майклу возвращается чувство юмора, то, значит, он начинает забывать о случившемся.

— Я вот что тебе привез, — сказал Ребус.

Это была фотография из Абердина. Ребус положил ее на поднос рядом с нетронутым чаем.

— Кто это?

— Отец и дядя Джимми.

— Дядя Джимми? Я не помню никакого дядю Джимми.

— Они давно рассорились. И с тех пор не общались.

— Жаль.

— Дядя Джимми умер несколько недель назад. Его вдова — наша тетя Ина — хотела, чтобы у нас была эта фотография.

— Зачем?

— Может, затем, что мы родственники, — пожал плечами Ребус.

Майкл улыбнулся:

— Ты не всегда был в этом уверен. — Он посмотрел на Ребуса влажными глазами.

— Теперь мы будем это знать. — Ребус кивнул на чашку. — Можно я выпью этот чай, если ты не хочешь? У меня язык, как половичок у двери в магазине в час скидок.

— Пей, бога ради.

Ребус за несколько глотков осушил чашку.

— Ну и чай. Ты можешь мне поверить: я оказал тебе услугу, — сказал он.

— Я знаю, что за чай они заваривают в таких заведениях.

— Значит, ты не такой чокнутый, как может показаться. — Ребус помолчал. — Так ты что, их почти не видел?

— Кого?

— Тех, кто тебя увез.

— Я видел фигуры в дверном проеме. Первый был ростом с меня, но гораздо шире в плечах. Другие… черт их знает. Лиц не разглядел. Извини.

— Ладно уж. Но хоть что-нибудь можешь сказать?

— Не больше, чем ночью констеблю. Как его фамилия-то?

— Харт.

— Да-да, Харт. Он сначала решил, что я с тарзанкой прыгал. — Майкл хохотнул. — Я ему сказал: нет, я просто решил повисеть.

Ребус улыбнулся:

— Но, к счастью, не забыл закрепить веревку.

Однако Майкл уже не смеялся:

— Ночью меня трясло. Им пришлось дать мне таблетку, чтобы я уснул. Не знаю, что это была за таблетка, но я до сих пор очумелый.

— Пусть они тебе рецепт дадут — будешь продавать таблетки студентам.

— Они хорошие ребята, Джон.

— Я знаю.

— Жаль будет, если съедут.

— Это я тоже знаю.

— Ты имеешь в виду Гейл?

— Эта девчонка, с которой ты виделся?

— Я у нее уже увидел все, что можно. Она в прошедшем времени. Но у нее бойфренд в Охтерардере. Может, он ревнивый?

— Вряд ли это его рук дело.

— Да? Но я в Эдинбурге пробыл всего ничего, чтобы успеть нажить себе врагов.

— На этот счет можешь не беспокоиться, — сказал Ребус. — У меня столько врагов, что на обоих хватит.

— Это радует. А пока…

— Что?