Зулейка первой встала, когда «ce jeune homme» спустился с помоста. Последовал антракт. Вокруг заскрипели отодвигаемые стулья, публика поднялась и ушла в ночь. Шум разбудил почтенного ректора, тот глянул в программку, сделал герцогу старомодный комплимент и вновь заснул. Зулейка, зажав веер под мышкой, пожала руку музыканта обеими руками. Еще она ему сказала, что вообще-то ничего не понимает в музыке, но что ей нравится, то ей нравится. В проходе она сказала ему это еще раз. Те, кто так говорит, никогда не устают это повторять.

Толпа снаружи была огромная. Как будто все студенты из всех колледжей собрались на переднем дворе Иуды. Даже при свете развешенных по случаю концерта японских фонарей было видно, что лица юношей чуть побледнели. Ибо все уже знали, что герцогу суждено умереть. Новость за время концерта успела выйти из зала и распространиться в толпе, заполонившей коридор, собравшейся на ступеньках и на лужайке. О своем решении Увер и другие присутствовавшие на заседании «Хунты» тоже не промолчали. После того, как они снова узрели Зулейку, удостоверили свое о ней воспоминание, неотчетливое их желание умереть сменилось обетом.

Из барана не сделаешь человека, поставив его на задние ноги. Но поставив в эту же позу стадо баранов, можно получить человеческую толпу. Не будь человек стадным животным, цивилизация, возможно, уже достигла бы определенных успехов. Изолируйте человека, и он не дурак. Но выпустите его на волю среди товарищей, и он пропал — еще одна капля в море безумия. Студент, повстречавший мисс Добсон в пустыне Сахара, влюбился бы; но ни один из тысячи не захотел бы умереть потому, что мисс Добсон его не полюбила. Случай герцога был особый. Просто влюбиться было для него неистовой перипетией, производящей неистовую встряску; а гордость его была такова, что безответная любовь толкнула неизбежно к очарованию смертью. Остальные, вполне заурядные юноши, стали жертвой не столько Зулейки, сколько поданного герцогом примера и друг друга. Толпа пропорционально своему размеру умножает в своих единицах все, что касается чувств, и убавляет все, что касается мыслей. Страсть студентов к 3yлейке была столь сильна потому, что они были толпой; и толпой же они следовали герцогову примеру. Они собрались умереть ради мисс Добсон, потому что «так положено». Герцог собрался умереть. «Хунта» собралась умереть. Мы должны посмотреть отвратительному факту в лицо: одной из причин описанной тут трагедии стало чванство.

К чести толпы следует сказать, что она за Зулейкой не увязалась. Ни одна из присутствующих дам не была покинута спутником. Все мужчины признали за герцогом право побыть с Зулейкой наедине. К их чести можно также сказать, что они усердно ограждали дам от знания о происходящем.

Великий любовник и его возлюбленная сбежали вместе от света японских фонарей и оказались в Солоннице.

Луна, подобная гардении в петлице ночи, — но нет! почему писатель не может упомянуть луну, не сравнив ее с чем-нибудь — чем-нибудь, не имеющим обыкновенно с ней никакого сходства?.. Луна, ничему, кроме себя самой, не подобная, по старому и тщетному своему обыкновению силилась правильно показать время на солнечных часах в центре лужайки. Никто ее в этом никогда, если не считать случая в XVIII веке, когда пьяный помощник ректора чуть не целый вечер пытался сверить тут часы, совершенно не поощрял. Но она все бледно упорствовала. Это было с ее стороны тем более нелепо, что в Солоннице она вполне могла произвести правильные, всеми одобряемые эффекты. Очертить вдоль галерей эти черные тени — разве ничего не стоит? Переплести волшебно свои лучи со светом свечей из спальни Зулейки — мелочь? Обесцветить совершенно лужайку, залить ее серебром, по которому впору танцевать феям, — пустяк?

Если бы шагавшая по гравиевой дорожке Зулейка видела собственное преображение — это благородное сходство с Трагической музой,[70] — она вряд ли продолжала бы выпрашивать у герцога сувенир предстоящей трагедии.

Она по-прежнему намеревалась добыть его запонки. Он столь же стойко отказывался растрачивать фамильные реликвии. Тщетно она указывала ему на то, что жемчужины, про которые он говорил, были белого цвета и больше не существовали; что в жемчужинах, которые он сейчас носил, «родового» не больше, чем если бы он заполучил их вчера.

— Да вы их и заполучили вчера, — сказала она. — От меня. Теперь верните.

— Вы изобретательны, — признал он, — а я всего лишь простой глава семьи Тэнвилл-Тэнкертон. Приняв мое предложение, вы бы получили пожизненное право носить эти жемчужины. Я счастлив ради вас умереть. Но посягать на собственность моего преемника я не могу и не буду. Как мне ни жаль, — прибавил он.

— Жаль! — повторила в ответ Зулейка. — Да, вам сегодня было «жаль» со мной не пообедать. Для вас любая мелочь важнее, чем я. Мужчины, какие же вы старые девы! — Она злобно ударила колонну веером.

Герцог ее вспышки не заметил. Услышав упрек в том, что он с нею не отобедал, он замер и хлопнул себя по лбу. На него нахлынули события этого вечера — его речь, ее неожиданное и ужасающее воздействие. Снова он увидел невозможно торжественное лицо Увера, покрасневшие лица остальных. Он думал, что, показав разверзнувшуюся под ним бездну убедит их отступить от края, взять себя в руки. Они отступили и взяли себя в руки — так, как это делают, выходя на старт, спортсмены. Он за них в ответе. Он вправе проститься с собственной жизнью, но не погубить чужие. Вдобавок, он рассчитывал на одинокую, особую смерть, возвышенную и отдельную…

— Я кое-что… кое-что забыл, — сказал он 3yлейке, — вас это шокирует. — И он в общих чертах описал случившееся в «Хунте».

— И вы уверены, что они это всерьез? — спросила она с дрожью в голосе.

— Боюсь, что да. Но то была экзальтация. Они откажутся от своего безумия. Я их заставлю.

— Они не дети. Вы их сами сейчас называли мужчинами. С чего им слушаться вас?

Она обернулась на звук шагов, увидела приближающегося юношу. На нем был такой же пиджак, как у герцога, в руке его был носовой платок. Он неловко поклонился и, протянув платок, сказал:

— Прошу прощения, кажется, вы уронили. Я только что поднял.

Зулейка глянула на очевидно мужской носовой платок и с улыбкой покачала головой.

— Вы, кажется, не знакомы с Самим Маккверном, — сказал герцог с угрюмым тактом. — Это, — сказал он незваному собеседники — мисс Добсон.

— Это правда, — сказала Зулейка, не отпуская руки Самого Маккверна, — что вы собрались ради меня умереть?

Шотландцы народ своекорыстный и решительный, но застенчивый; они скоро действуют, когда в том есть нужда, но редко знают, о чем заговорить. Из природного нежелания отдавать что-то за ничего Сам Маккверн решил непременно познакомиться с юной дамой, ради которой собрался положить жизнь; нехитрая уловка с носовым платком помогла ему добиться этой цели. Тем не менее, на вопрос Зулейки, сопровожденный вдохновительным прикосновением ее руки, он смог вымолвить только «так» (что приблизительно переводится как «да»).