«Надо же, засветился. Как же неудачно. Хорошо, что этот обалдуй толком не проснулся, а то… Хотя, что «а то»? Ну, есть у меня, с собой сотовый, и что? Можно сказать, что брать мне его с собой никто не запрещал. Проверить мои слова они не смогут, радиостанция все равно не работает. И вообще, чего я волнуюсь? Все равно надо уходить. Когда их нагонят американцы, мне рядом делать нечего. Я лучше со своими координатами чуть позже еще одну эсэмэску отправлю», – с этими мыслями Семен встал в полный рост, вглядевшись в окружающее пространство, перешагнул через спящего Бурцева и, стараясь ступать как можно тише, пошел в том направлении, откуда они пришли. Но не успел Семен сделать и двух десятков шагов, как его окликнули.

– Ты куда? – тихонько спросила его вынырнувшая из-за камней тень.

– Да вот… – замешкался Савелов, лихорадочно соображая, как поступить, что ответить, и наконец выдал самое простое, самое очевидное: – отлить вот захотел.

– Далеко не отходи, чтобы я тебя видел, – все так же тихо потребовал часовой.

– Да. Хорошо. Само собой. – Семен сделал еще пару шагов в сторону и застыл, расстегивая ширинку, природа и в самом деле срочно потребовала своего.

Пока теплая влага, журча, растекалась по камням, мысли Савелова пришли в относительный порядок. Первый порыв «разделаться с не ожидавшим нападения часовым» по зрелому размышлению был отвергнут, и сразу по нескольким причинам. Во-первых: у Семена в руках не имелось для этого ничего подходящего, конечно, можно было бы подобрать камень и оглушить. Но тут выползало во-вторых: где гарантия, что рядом не было еще одного такого же зоркого часового? И в-третьих: уверенности в том, что удастся обойтись без шума, тоже не было. Поэтому, заскрежетав зубами от бессилия, Савелов развернулся и, осторожно ступая, вернулся к своему месту. Бурцев и Седых спали, подтянув под себя оружие. Семен сел – ложиться на холодный камень не хотелось, его и без того вновь начал пробирать озноб. Он обхватил себя руками за плечи и, стараясь уснуть, закрыл глаза. Сон не шел, все сильнее подступал холод. Но уже начинало подниматься солнце. Едва его багровый край показался над горизонтом, проснувшийся, а может, и вовсе не спавший Немирович приказал охранению: «Будить всех». Через двадцать минут наспех перекусившие спецназовцы продолжили путь наверх.

Всплывшее над землей багровое солнце не предвещало ничего хорошего.

Маулан Сами-уль-Хак даже не пытался обуздать бушевавшую в груди ярость. Если бы Фазлур Рахман не заглянул к нему в дом, он бы так и лежал всю ночь до утра словно беспомощная кукла, таращась на догорающий светильник.

– Поднимай всех, – сверкая глазами, прохрипел Сами-уль-Хак.

– Слушаюсь, – покорно склонил голову его помощник. – Мы их догоним. Они не могли уйти слишком далеко.

– Не могли, – как эхо отозвался Маулан. Собственно, он еще не решил, как поступить с русскими. Сердце раздирало противоречивыми чувствами: с одной стороны, хотелось отомстить за собственное унижение, с другой… с другой, Маулан Сами-уль-Хак еще помнил другие времена, времена, когда по всему Афганистану на своих бэтээрах и танках катались бесшабашные шурави, а он работал инженером на заводе. Обычным инженером, не главным, нет, но тогда он чувствовал себя счастливым человеком, а сейчас? Сейчас он командир большого отряда, хозяин окрестных мест, но счастья нет и никогда не будет. Всех близких унесла война. Разве что рядом осталась вторая жена Фатима, но Аллах не дал ей детей. За порогом послышался звук автомобильного двигателя и отвлек его от мыслей.

– Пора, – негромко пробормотал Маулан.

– Береги себя, – тихий голос Фатимы прозвучал обыденно, почти равнодушно. Сколько раз за эти годы она провожала его? Десятки? Сотни? Тысячи?

– На все воля Аллаха, – ответил Сами-уль-Хак, но сделал это скорее по привычке, чем всерьез уповая на покровительство Всевышнего. Смерть приходила к ним так часто, что они почти перестали замечать прикосновения ее холодных пальцев. Холод ее одеяний накрыл их прежний дом, в центре города, когда предатель Дустум захватил власть на севере. Тогда погибла вся его семья и семья брата. Фатима – жена брата – выжила, но детей рожать больше не могла. Она стала женой овдовевшему Сами-уль-Хаку. Завод остановился. Маулан взял в руки оружие. Все перемешалось, прежние враги стали друзьями, старые друзья врагами. Проходили годы и, все еще не раз переворачивалось с ног на голову, одно оставалось неизменным – бесконечность потоков льющейся людской крови. Он уже не помнил, чего желал, когда впервые взял в руки оружие – мести? справедливости? Или в одном заключено другое?

Он вышел на улицу. Ветер заметно ослабил свой напор. Видимость улучшилась. Сами-уль-Хак поприветствовал своих людей. Ему услужливо приоткрыли дверь подогнанной Афрасиабом «Тойоты». Маулан уселся на сиденье, поерзал, устраиваясь поудобнее, и дождавшись, когда на пассажирском сиденье окажется Афрасиаб, включил скорость. Колонна из десятка легковых машин потянулась следом, в кузове каждой третьей «озирался» по сторонам крупнокалиберный пулемет. На двух были установлены минометы. Сами-уль-Хак нисколько не сомневался, что он легко сумеет расправиться с посетившими его шурави, вот только окончательного решения на их счет у него так и не появилось.

Не отрывая взгляда от уползающей под колеса дороги, Маулан правой рукой поднес к губам радиостанцию.

– Фазлур, – Сами-уль-Хак обратился к своему помощнику, – быть в готовности, но не стрелять, я хочу поговорить с русскими.

– Как скажешь, – не стал спорить Рахман, впрочем, с трудом представляя, каким образом можно будет обойтись без выстрелов. «На все воля Аллаха», – смиренно заключил он и, повернувшись к водителю, негромко скомандовал:

– приотстань.

Тот кивнул, и машина поехала чуть тише. Отпустив «Тойоту» командира на предел видимости, джип Фазлура вновь начал набирать скорость.

Погибших прикрыли накидками, подвернув края под тела, чтобы не уносило ветром. Сержант Маркони лежал чуть в стороне и громко стонал. На его плотно закрытых веках, да и на всей коже лица осел толстый слой пыли, и от того казалось, что сержант слеплен из серой глины. Рядом с ним, сидя на рюкзаке, баюкал висевшую на перевязи руку рядовой Крюгер. Стив Робертсон слонялся неподалеку, ни на секунду не выпуская из здоровой руки винтовку. Каждые двадцать – тридцать секунд он останавливался и, замерев, прислушивался к завываниям ветра. Может, именно поэтому он первый услышал звук работающего автомобильного двигателя.

– Алекс, Билл, – окликнул он сержанта Грея и рядового Брукса, оставшихся с ранеными для обеспечения их безопасности.

– Чего тебе, Стив? – Грей приподнялся из-за небольшой песчаной насыпи, служившей ему укрытием.

– Машина, слышишь? – Робертсон повернулся левым ухом в сторону, откуда, как ему показалось, доносился звук мотора.

– Ветер, – не слишком уверенно предположил сержант.

– Не похоже, – возразил Стив, продолжая прислушиваться.