К началу второй недели мои силы были на исходе. Я с трудом сдерживалась, чтобы не попытаться бежать снова. Меня ужасала перспектива провести на балконе еще шесть дней, вдобавок я начала осознавать безнадежность своего положения. Мне уже не казалось, что в Англии сбежать от Джека будет проще: ведь там за него будет говорить блестящая адвокатская карьера. Представляя, как буду рассказывать о нем всю правду, я чувствовала, что с британским посольством в Таиланде шансов было бы больше.

Было и еще кое-что. В последние три дня, выпуская меня вечером с балкона, Джек снова уходил. Говорил, что ненадолго, и, если я попытаюсь сбежать, он сразу увидит. Сидеть в комнате и знать, что можно открыть дверь и выйти, было невыносимо. Я тратила все силы на то, чтобы не поддаваться соблазну. В первый вечер он вернулся через двадцать минут. Во второй – через час. На третий задержался почти до одиннадцати. Было ясно, что он сознательно раз от разу увеличивает время, и я снова задумалась о британском посольстве. Может, я успею до него добраться, если Джек уйдет надолго?

Одна, без посторонней помощи, я бы далеко не уехала, а на персонал отеля рассчитывать не приходилось. Поэтому, когда в выходные в соседний номер кто-то заселился, я подумала, не обратиться ли к ним. За стеной слышались приглушенные голоса, но слов было не разобрать. Я не знала, откуда они, однако по доносившейся музыке заключила, что это молодая пара. Большую часть дня номер пустовал (что логично – никто, приехав в Таиланд, не станет сидеть в отеле, если только он не узник вроде меня). А когда соседи были у себя, кто-то из них периодически выходил на балкон покурить. Я решила, что мужчина: сквозь перегородку смутно виднелся мужской, как мне показалось, силуэт. Иногда он что-то говорил сидящей в номере женщине – то ли на испанском, то ли на португальском. Вечера они, по-видимому, предпочитали проводить в номере, и я подумала, что это новобрачные – наслаждаются любовью и уединением. За стеной звучала романтическая музыка, и мои глаза наполнялись слезами: ведь так могло быть и у меня.

На четвертый день Джек пропадал до полуночи, и я окончательно уверилась, что он намеренно увеличивает время, рассчитывая, что я не посмею нарушить запрет. Я не представляла, куда он ходит, но, поскольку возвращался он всегда в хорошем настроении, заключила, что в какой-нибудь бордель. На балконе у меня было вдоволь времени на размышления, и его признания о сексе со мной навели меня на мысль, что он гей – должно быть, ездит в Таиланд за удовольствиями, которых избегает дома, опасаясь шантажа. И все же это было странно: ведь если его секрет раскроют, никакой катастрофы не случится. Я явно что-то упускала из виду, но пока не понимала, что именно.

На пятый раз он явился только в два часа ночи, и я уже серьезно начала взвешивать все за и против. До отъезда оставалось еще пять мучительно-бесконечных дней, и я опасалась, что мы задержимся тут дольше, чем планировалось. Наутро, терзаясь тем, что так и не позвонила Милли, я спросила Джека, можем ли мы навестить ее сразу после возвращения. Ответ поверг меня в ужас: он так наслаждается нашим медовым месяцем, что даже думает продлить его! По щекам потекли слезы. Я твердила себе, что это лишь игра, что он пытается выбить почву у меня из-под ног, но это не помогало. От отчаяния я проплакала почти весь день.

К вечеру я окончательно решилась бежать. Может, я и не стала бы ничего предпринимать, не будь у меня твердой уверенности, что пара за стеной – испанцы, а не португальцы. В Аргентине я нахваталась испанских слов; сумею как-нибудь объяснить им, что я в опасности и мне нужна помощь. Вдобавок меня грела мысль, что соседи, вероятно, супружеская пара, а значит, можно будет поговорить обо всем с женщиной. К тому же я не сомневалась, что они уже догадались о проблемах в нашем номере: после обеда, когда мужчина вышел на балкон покурить, он встревоженно сообщил женщине, что слышит чей-то плач. Я перепугалась – вдруг Джек из своего укрытия увидит, как они пытаются заглянуть к нам на балкон? Подавила рыдания и сидела тихо как мышь: пусть думают, что я ушла в комнату. И все же тот факт, что они меня слышали, должен был сослужить мне хорошую службу. По крайней мере, я на это надеялась.

После ухода Джека прошло три часа. Было начало двенадцатого, но соседи, очевидно, не спали: за стеной слышалось какое-то движение. Помня о том, что случилось в прошлый раз, я на всякий случай проверила сумку, чемодан и обыскала комнату, но ни паспорта, ни кошелька не обнаружила. Подойдя к двери, я осторожно ее приоткрыла; только бы Джек сейчас не шел по коридору, возвращаясь в номер! Коридор был пуст, но от мысли, что Джек может появиться в любой момент, я забарабанила в соседскую дверь гораздо громче, чем хотела. Мужчина в номере что-то неразборчиво пробормотал – досадуя, видимо, что их беспокоят так поздно.

– ¿Quiénes?[4] – спросил он через дверь.

– Я ваша соседка! Пожалуйста, мне нужна помощь!

– ¿Qué pasa?[5]

– Прошу вас, откройте! – В глубине коридора зашумел лифт, и я, не сомневаясь, что он остановился на нашем этаже, снова заколотила в дверь. – Скорее! – кричала я с ухающим сердцем. – Пожалуйста, скорее!

В двери щелкнул замок. Услышав, как открывается лифт, я опрометью влетела в комнату.

– Спасибо вам… спасибо… – лепетала я. – Я… – Слова застыли у меня на губах. Я в ужасе увидела перед собой Джека.

– Честно говоря, я ждал тебя гораздо раньше, – сказал он, явно забавляясь выражением моего лица. – Уже начал думать, что ошибался в тебе. Что ты вняла моему совету и не станешь больше рисковать. Надо было, конечно, меня послушать, для твоего же блага. С другой стороны, тогда было бы не так весело. Признаться, я бы даже расстроился: столько усилий потрачено – и все впустую!

Ноги подогнулись, и я, дрожа от шока, осела на пол. Джек опустился рядом на корточки.

– Дай угадаю, – ласково произнес он. – Ты решила, что в номер въехала чета испанцев. Правильно? Но здесь был только я. Вспомни хорошенько: ты ведь ни разу не слышала, как женщина отвечает мужчине. Ее голос как будто всегда заглушало радио. И ты поверила в ее существование, хотя ни разу не видела ее на балконе. Ты, конечно, не знала, что я курю – я делаю это нечасто. И не знала, что я говорю по-испански. – Он помолчал и, понизив голос до шепота, продолжил: – Я уже говорил, что с твоей стороны будет очень глупо еще раз попытаться сбежать. И теперь, когда ты все-таки попыталась… как ты думаешь, что я сделаю?

– Мне все равно, – всхлипнула я. – Делай что хочешь.

– Смело. Но я уверен, что это не так. Если я, к примеру, захочу тебя убить, тебе вряд ли будет все равно. Ведь это будет означать, что ты больше не увидишь Милли.

– Ты не собираешься меня убивать, – заявила я с напускной уверенностью.

– Ты права, не собираюсь. По крайней мере, пока. Ты мне нужна – прежде всего, чтобы заботиться о Милли и делать то, что она не сумеет сама. – Поднявшись на ноги, он безучастно глядел на меня сверху вниз. – К сожалению, наказать тебя здесь не получится. Сейчас я не могу лишить тебя чего-то существенного. Но вот когда мы вернемся – другое дело. Раз ты пыталась сбежать два раза, мы не поедем к Милли ни в первые выходные, ни во вторые.