но сохраняя вежливую улыбку. — Мы хорошо проводим время. Позволь даме спокойно закончить свой ужин. Я уверен, что все, о чем вам двоим нужно поговорить, может подождать.

— О, черт. — Смеясь, Эван наклоняет голову в мою сторону. — Этот парень серьезно? Где ты его нашла? Я имею в виду, черт возьми, Жен, ты фактически встречаешься с нашим учителем естествознания в седьмом классе.

Это стирает дружелюбную улыбку с лица Харрисона.

— Эван, прекрати. — Я хватаю его за руку. — Это не смешно.

— Хорошо, я вежливо попросил тебя, — говорит Харрисон. Он встает и я вспоминаю все случаи, когда копы преследовали меня и Эвана на парковках круглосуточных магазинов и в заброшенных зданиях. — Теперь я говорю тебе. Уходи.

— Все в порядке, — предупреждаю я Харрисона.

— Я понял.

Все еще держа Эвана за руку, я сжимаю хватку. Я ни за что не позволю ему затеять драку посреди этого ресторана и отправить его задницу в тюрьму за то, что он сломал нос копу.

— Пожалуйста, Эван, — говорю я категорично. — Просто уйди.

Он игнорирует просьбу.

— Помнишь, когда это место было магазином одежды? — Эван наклоняется ближе, проводя пальцами по моей руке, которую я отдергиваю от его прикосновения. — Ты рассказал ему о том, что мы делали это в раздевалке, пока церковные дамы были прямо за дверью, примеряя свои воскресные шляпки?

— Пошел ты. — Мой голос дрожит от гнева, холодный и ломкий, слова едва слетают с моих губ, когда мое горло сжимается. Я бы дала ему пощечину, если бы не была уверена, что это только подстегнет его саботаж.

Чем больше эмоций Эван сможет извлечь из меня, тем больше у него будет доказательств, чтобы продолжить свое преследование.

Отодвигаясь от стола, чтобы встать, я мельком замечаю сочувствующий взгляд Харрисона, прежде чем развернуться и уйти.

Я ударяюсь о перила, отделяющие дощатый настил от пляжа внизу, как машина, врезающаяся в набережную. Я могла бы продолжать идти в океан, ослепленная яростью, если бы это не остановило меня. Я хочу что-нибудь бросить. Запустить кирпич в витрину магазина, чтобы услышать, как она разбивается. Взять бейсбольную биту и разгромить посудную лавку. Что угодно, лишь бы избавиться от этих беспокойных помех в моих руках, от толстого, твердого, как камень, шара ярости, пульсирующего в моей груди.

Когда я слышу шаги позади себя, мой кулак сжимается. Чья-то рука касается моей руки, и я замахиваюсь на середине, когда поворачиваюсь и вижу Харрисона с поднятыми руками, готового к удару.

— О боже, мне так жаль. — Я опускаю руки. — Я думала, ты Эван.

Харрисон нервно смеется и с облегчением улыбается.

— Не волнуйся. Для этого и существуют все эти курсы по деэскалации в академии.

Это мило, его стремление отвлечь все шуткой и полной, сладкой ложкой оптимизма. Во мне этого нет.

— Хотя, на самом деле. Я прошу прощения за все, что там было. Это было так неловко. Я бы придумала ему какое-нибудь оправдание, но Эван и в лучшие свои дни вел себя как придурок. — Я перегибаюсь через перила, опираясь руками на расщепленное дерево. — И все, что ты сделал, это поздоровался в баре, чтобы быть милым. Спорим, ты не ожидал всей этой драмы, да? Получил больше, чем ты рассчитывал.

— Не, я знал, что есть шанс, что у меня будет взбешенный Хартли, если я пойду с тобой на свидание.

Я поднимаю бровь.

— О, неужели?

— Мы ходили в одну и ту же среднюю школу, — напоминает он мне, его голос ироничен, но нежный. — У всех были места в первом ряду на шоу Женевьевы и Эвана.

От смущения мои щеки запылали, и я отвожу глаза.

Так или иначе, знать, что Харрисон был свидетелем наших школьных выходок, еще более унизительно, чем то, что Эван пришел это свидание.

— Эй. Не отворачивайся вот так. У каждого есть свой багаж. — Он подходит и прислоняется к перилам рядом со мной. — У всех нас есть прошлое. Вещи, за которые мы бы предпочли, чтобы люди нас не осуждали. Как кто-то может расти, если мы позволяем ему быть тем, кем он был вчера, верно?

Я удивленно оглядываюсь.

— Это необычный взгляд на вещи для полицейского.

— Да, я часто это понимаю.

Мы стоим там некоторое время, просто слушая волны и наблюдая за тем, как огни набережной плывут по воде. Я собираюсь собраться, поднять свое достоинство с земли и отправиться домой, когда Харрисон делает еще одно предложение.

— Хочешь прогуляться? — Как будто все это время он набирался смелости, он протягивает руку. — Я не думаю, что я готов вернуться домой. Кроме того, мы не дождались десерта. Бьюсь об заклад, кафе-мороженое еще может быть открыто.

Мой первый инстинкт — сказать «нет». Просто идти домой и сдерживать мой гнев. Затем я вспоминаю, что сказала Алана. Если я собираюсь пойти другим путем, я должна начать делать другой выбор. И я полагаю, что это начинается с того, что я даю Харрисону шанс изменить мое мнение.

— Звучит заманчиво, — говорю я.

Мы прогуливаемся по дощатому настилу в сторону Two Scoops, где он покупает нам пару рожков мороженого. Мы продолжаем идти, проходя мимо семей и других пар. Подростки бегают вокруг, целуются в тени. Это приятная ночь с теплым бризом соленого воздуха, который дает малейшее облегчение от жары. Харрисон держит меня за руку, и хотя я позволяю ему, это кажется неправильным. Противоестественно. Ничто не сравнится с чувством предвкушения и тоски, которое возникает при прикосновении к человеку, которого не терпится поцеловать, к тому, кто заставляет нервничать, возбуждает кончики пальцев.

В конце концов, мы оказываемся перед старым отелем. В последний раз, когда я видела это место, оно было зияющим, стены рухнули, мебель и мусор вывалились наружу. Во время урагана Маяк был практически уничтожен. Теперь, как будто этого никогда не было. Практически новый, со сверкающим белым фасадом и зеленой отделкой, блестящими новыми окнами и крышей без каких-либо отверстий. Теперь, когда девушка Купера владеет этим местом, я, вероятно, никогда не буду допущена внутрь.

— Удивительно, что им удалось сделать с этим местом, —