В тот день она устала настолько, что даже бармен тихо сказал: «На вас лица нет, выпейте что-нибудь. В таких случаях помогает виски или секс». Она заказала грог, а мысль о сексе всерьёз испугала – зал набит мужчинами, ни одной женщины, кроме официантки, и на Доре сразу сосредоточилось неприятное внимание. Люди вроде бы особой хищностью не отличались, но их взгляды цеплялись, как репьи, и неохотно отрывались. Понятно, что никто из них не упускает случая поживиться тем, что приносит дорога, и Дора не хотела оказаться такой поживой.

Свободных столов не осталось, пришлось поискать безопасного сотрапезника, чтобы не нажить лишних приключений. Дора осмотрелась внимательнее, стараясь при этом ни на ком не задерживать взгляд надолго. Дальнобойщики сюда уже не доезжали, только пешие бродяги, пара байкеров и охотник с винтовкой, выглядящей весьма грозно, – Дора не разбиралась в оружии, но опознала изящные линии «ремингтона», у деда такой хранился в сейфе. В углу заметила человека с правильным выражением лица – достаточно равнодушным и притом не вызывающим. Он со всей очевидностью тоже не искал общения и потому идеально подходил для мимолётного соседства.

Обменялись вопросительно-разрешительными кивками, и Дора поставила тяжёлую горячую кружку на его стол.

Минут через десять он тоскливо вздохнул и начал разговор. В речи его слышалось что-то неуловимо-вычурное.

– Вы журналист, что ли? – тревожно спросила она после первых фраз.

– Скорее, писатель.

– А, ну слава богу. – Это хотя бы небезнадежно.

Дора с юности питала недоверие к пишущим людям, они любили выпытывать вещи, которые их не касались, а кроме того, после Потопа большинство из них остались неприкаянными и порядком озлобились. Информационное пространство уменьшилось, рассыпалась сеть медиа, прежде укутывавшая планету плотным коконом. Раньше любой человек, мало-мальски владеющий словом, мог пристроиться в бумажное или виртуальное СМИ и строчить заметки разной степени одарённости – от списков в духе «Десять ошеломляющих фактов о морских коньках» и новостей с заголовками «скандал, шок, видео: она сняла с себя всё» до многословной аналитики, далеко не всегда имеющей под собой основания. К тому же существовали блоги, где самовыразиться и приобрести некоторую популярность удавалось даже за счёт селфи. И вдруг все эти люди остались не просто без работы, но без аудитории, без свободных ушей, в которые можно лить что угодно, наслаждаясь звуками своего голоса. Нет, хорошие рассказчики ценились во все времена и в любых культурах, а талантливые эмомейкеры требовались постоянно. Но – именно хорошие и талантливые, а прежние властители умов часто оказывались дутыми фигурами. Знаменитая фраза насчёт лошадиной задницы, которую можно сделать популярной, если регулярно показывать в прайм-тайм, была до отвращения справедливой: многие «лидеры мнений» ничего не стоили в новых условиях. Не могли придумать сильную историю, не умели заморочить слушателей и погрузить их в лёгкий транс, которого ждали от эмомейкера.

Для успешных журналистов допотопных времён, окончательно потерявших надежду, характерно особое выражении лица: будто по вторникам, четвергам и субботам этот человек правит миром, а по понедельникам, средам и пятницам его очень бьют – а вы с ним встречаетесь в воскресенье. И это специфическое воспоминание о вчерашнем величии и ожидание завтрашней порки отражаются на его физиономии совершенно определённым образом. Сознание былого влияния и нынешней бесполезности делало их желчными и невыносимыми. Они понимали, что реальность изменилась для всех, но вот лично им сделали какую-то особенную гадость, остальным живётся нормально, и лишь они по-настоящему пострадали.

С писателями дело обстояло чуть лучше. Среди них тоже хватало тех, кто прославился за счёт чего угодно, кроме собственно текстов, но всё же они зачастую умели кропотливо трудиться, наблюдать, формулировать и делать выводы и постепенно находили свою нишу. Людей всё равно необходимо развлекать, что бы там ни происходило с человечеством в целом – локальные сети тоже нуждались в контенте и маленькие типографии кое-где ещё выпускали газеты.

Доре, к сожалению, попался неудачный экземпляр. Несмотря на потрёпанный вид и бледный синяк под правым глазом, этот писатель старательно сохранял на раненом лице выражение усталого цинизма и пресыщенности и был нестерпимо скучен.

– Зовите меня просто Писатель, – заявил он. – Моё имя вам ничего не скажет, а впрочем… В благословенные времена у меня выходили книжки, был блог с тысячами подписчиков, выступления, слава, звёзды в друзьях…

Он сделал интригующую паузу, давая ей возможность расспросить о прошлых достижениях. Но Дора слишком устала, чтобы почёсывать самолюбие незнакомцев. С другой стороны, надо же о чём-то говорить.

– Ладно, – вздохнула Дора, – бог с ним, с прошлым, но что скажете, кто вас удивил в последнее время?

– Вы, дорогая, только вы. Не ожидал встретить здесь, в этой глуши, удивительную женщину… – Он вяло махнул рукой.

Договаривать сил не было, и она казалась достаточно умной, чтобы вообразить должный набор банальностей, уместный к случаю.

Дора зажала нос рукой и прогнусавила голосом воображаемого репортёра:

– У вас такая интересная профессия! Расскажите нашим читателям какой-нибудь смешной случай из жизни!

– Вы бы знали, как я это ненавижу! – обрадовался он. – Примитивные вопросы, потом глупейшие статьи, где всё перекручено. Никогда не интересовался, что обо мне пишут и говорят. Терпеть не могу рассматривать свои отпечатки в ноосфере – все эти интервью, отзывы, блаблабла. До тошноты надоело собственное «я», хочется убрать его отовсюду, даже из текстов!

Из этого монолога Дора должна понять, что он до сих пор необычайно востребован и популярен. На самом деле и в лучшие времена книжки (обе) он печатал за свой счёт, а подписчиков в блоге и пяти тысяч не набрал, теперь и вовсе перебивался случайными подработками, но ей об этом знать не обязательно.

– Но это убьёт даже самый гениальный текст, он всё-таки подразумевает присутствие автора. – Дора откровенно забавлялась. – За притягательной прозой всегда прячется яркая личность, не так ли?

– О да, вы зрите в корень!

Огромное самолюбие стояло у него за спиной, как голодный монстр, и портило беседу, но Доре пришлось оставаться за этим столом, чтобы на неё перестали глазеть. У Писателя и рукопись с собой нашлась, и он настойчиво сворачивал к ней каждую фразу. По его мнению, Доре следовало попросить его зачитать кусочек, и он дулся, что она не понимает намёков. Могла бы интеллигентно проявить интерес к его Творчеству, польстить и пофлиртовать на литературной почве!

Но постепенно и без того оба чуть оживились и стали обмениваться впечатлениями.

Дора рассказывала о попутчиках и, хотя не вдавалась в пересказ чужих тайн, время от времени замечала в глазах Писателя некую пелену отсутствия. «Запоминает, засранец». Она сама всегда нуждалась в темах для своих эфиров и потому хорошо его понимала. Один раз он не выдержал: