class="p1">Мне казалось, что он вкладывал в эти последние слова нечто большее. Но об этом пока рано… слишком рано.

Император расслабленно откинулся на спинку кресла:

— Итак, как вы находите наш выбор?

— Выбор безупречен, ваше величество.

— Ее безродность компенсируется ее редкой красотой. — Император покрутил кистью, выражая жестом неуверенность: — Насколько возможно компенсировать безродность, конечно. И если с внешней стороны выбор хорош, то вам придется приложить немало усилий, чтобы превратить эту девицу в нечто, достойное наших глаз. Мы уже успели убедиться, что у нее дурной нрав.

Мне оставалось только молчать и принимать вину на себя. И кланяться, разумеется. Старика не волновало, что я еще не имею ко всему этому никакого отношения, что это его выбор, не мой. Но он уже перекладывал на меня ответственность, как на законного мужа.

— Я сделаю все, зависящее от меня, ваше величество.

— Уж, сделайте. У вас развязаны руки, — он многозначительно повел глазами. — Во всем этом деле нам важен скорейший результат. Во всех смыслах, Тенал. Скорейший! Вы услышали нас? И нас совершенно не волнует, как вы его добьетесь. И какими методами. И капризы самой девицы нас, естественно, тоже не интересуют. Она должна дать новой династии наследника. Впоследствии, разумеется, не одного.

Мне оставалось лишь бесконечно кивать.

— Бракосочетание назначено через неделю. За это время вам надлежит найти подходящее место, куда вы перевезете свою жену. И вы должны помнить о полнейшей тайне до момента оглашения нового высокого дома. В круг посвященных входит лишь ваш отец и герцог де Во.

Я снова поклонился:

— Вы не пожалеете о своем выборе, ваше величество.

Император кольнул меня цепким взглядом:

— Мы очень на это надеемся. Вы свободны, Тенал.

Я, наконец, вышел, чувствуя какой-то неприятный гнетущий осадок. Не мог отделаться от ощущения, что меня посадили в клетку, и с лязгом опустили засов. Как на Кольерских боях.

Я пересек приемную, но столкнулся в дверях с Опиром Мателлином, главой дома. Его узкое лицо вытянулось, при взгляде на меня, пораженный параличом правый глаз остекленело уставился. Этот глаз мне всегда напоминал рыбий. Светлый, выпуклый, неподвижный. Но мне оставалось только приветствовать и кланяться:

— Ваше сиятельство…

Тот скривился:

— Рэй Тенал… Значит, ваш отец все еще у Императора…

Перспектива ждать в приемной его не радовала, это выражалось в каждой нервной ужимке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я выпрямился, поднял голову:

— Я уже вышел, ваше сиятельство. Император — один.

Лицо Мателлина вытянулось еще больше:

— Личная аудиенция? У вас? За что такие почести?

— Спросите у его величества, ваше сиятельство. Быть может, Император сочтет возможным удовлетворить ваше любопытство. Мое почтение.

Я вновь поклонился и покинул приемную. Скверная встреча. Мателлин любопытен. Но любопытство его сиятельства было вовсе не тем предметом, о котором сейчас стоило думать.

24

Индат считала, что Рэй Тенал чувствовал себя виноватым — потому прислал подарок. Я не разделяла это мнение. Но, все же, не понимала, что именно им двигало. Я не умела играть в эти игры. Сейчас казалось, что все, абсолютно все здесь разыгрывали какую-то огромную мудреную партию с неведомыми ходами и фигурами. И эта бесконечная игра началась, едва я покинула Альгрон-С. И я уже на поле, с которого невозможно сойти по собственной прихоти. Казалось, я вязну, или меня засасывает огромная воронка.

Я не хотела есть эти конфеты. Из чувства протеста. И целый день пирамида простояла нетронутой. Но как же она соблазнительно пахла! В итоге я сдалась умоляющим взглядам Индат и позволила ей есть столько, сколько влезет. И сама не устояла. Но, чувствуя на языке восхитительную нежную сладость, испытывала раздражение. Меня не покидало чувство, будто я продавалась за мелочь.

Рэй Тенал презирал меня — я прекрасно это понимала. И это мучительное осознание будто выворачивало суставы. Моего происхождения было достаточно для того, чтобы презирать, и Тенала совершенно не интересовало, какая я. Он, не скрывая, заявлял о своих желаниях, буквально ровнял меня с рабыней, которая не может отказать. Но я — не рабыня. Не пустое место.

Я бесконечно думала, будто переставляла по полю фишки. Пыталась собрать в единое целое крупицы своей осведомленности. Но все упиралось в единственный, самый главный вопрос: что будет после? Меня не покидало ощущение, что я — лишь средство, расходный материал, который могут утилизировать, когда он отслужит свое. Император сказал, что этот брак будет тайным до определенного момента. Но момент может не наступить. И тому масса причин. Меня до конца жизни могут продержать взаперти…

Кажется, единственная возможность что-то изменить — заставить считаться со мной. Слышать меня. Хотя бы замечать… Недопустимо, чтобы муж относился ко мне, как к наложнице. Но как это сделать? Я понимала, что действовать нужно прямо сейчас — потом будет поздно. Если я позволю сравнять себя с рабыней — потом уже этого не переменить.

Я осознавала острую необходимость поговорить с мамой — только она одна могла дать мне дельный совет. И плевать на запреты. Я еще не жена, я все еще ношу свое имя. Снова и снова я порывалась приказать Индат доставать галавизор, но останавливала себя, потому что с трудом представляла, как озвучу всю правду. Я должна быть честной, а это значит, придется рассказать все до мелочей. До каждого слова, до каждого жеста. Я боялась, что мама осудит меня за поступок на Форсе. Но еще больше боялась услышать, что я уже совершила ошибку, которую невозможно исправить. Что будет, если даже мама не увидит выхода?

После беспокойной тревожной ночи я все же решилась, но прежде велела Индат причесать меня. Я не хотела выглядеть неопрятной, испуганной или несчастной. Даже надела серьги с перламутром. Я лишь попрошу совета, изложу факты, но не стану рассказывать о своих терзаниях.

Наконец, Индат вытащила из-под тумбы галавизор, достала из шкатулки адресный чип. Я долго грела в ладони металлическую пластину, прощупывала бороздку, подковыривая ногтем.

Индат с беспокойством посмотрела на меня:

— Вы сомневаетесь, госпожа?

Я поспешно покачала головой. Но я, впрямь, сомневалась — боялась доставить маме переживаний. Но она, конечно, и теперь переживала, не зная столько времени, что со мной. По крайней мере, я должна сказать, что я добралась в Сердце Империи, что я жива и здорова. Уже одно только это будет правильно. Едва ли здесь кто-то счел нужным их оповестить. А дальше… дальше я посмотрю по разговору. Это