Жало устал – такой тяжелый день, – и ноги бежали еле-еле...

Он не добежал до конца песни, которой его научил Немой Ураган.

Путь ему преградили воины – они вышли из-за скал и замерли, подняв копья. Такие копья, которых в долине нет. Совсем странные копья, похожие на ладонь с выпрямленными пальцами.

Воины были в шкурах – таких шкур тоже нет в долине, кто видел шкуры цвета песка с черными пятнами?

Жало не знал, те ли это люди, к которым он бежал.

Если не те, они сейчас ударят его копьями и прекратят его жизнь.

Он знал, как это произойдет: он упадет на траву, и в горле его будет торчать древко дротика, а вокруг головы на песке или на земле будет красная кровь.

Жало остановился и опустил копье.

Копье звякнуло о камень.

Воины молчали.

Волосы у них были длинные, падали на плечи. В долине мужчины обрезают волосы на уровне ушей. А эти люди не обрезают. Старший сказал бы, что они совсем дикие. Как звери. Но у Немого Урагана волосы всегда были длиннее, чем у остальных жителей горной долины.

Жало поднял руки к глазам и, сузив большие и указательные пальцы, провел ими под глазами и потом выше, к вискам.

Это удивило встречных воинов.

Жало не знал, почему это их удивило. Немой Ураган, научив его такому жесту, не сказал, что он – табу. Что его можно совершать лишь тому, кто вождь или сын вождя. И если этот жест сделает простой воин или человек другой крови, то с неба упадет камень и убьет его. Никто никогда не пробовал проверить это табу. Всем хотелось жить.

Небо не разверзлось и не упало на святотатца.

И тогда воины расступились и жестами и скупыми звуками стали объяснять гостю, что готовы отнести его в становище.

Благодаря Немому Урагану Жало понимал все движения их пальцев и некоторые из звуков – и отвечал им на их языке.

До становища было недалеко. Воины шли сзади, охватив его полукольцом, – он ведь мог быть злым духом, которого послало к ним черное Подземелье, чтобы обмануть и потом пожрать всех мужчин.

Но когда они пришли в становище и старшие люди собрались и стали говорить с гостем Короткие Волосы, то все поняли, что это не посланник Подземелья, а самый настоящий сын великого вождя Немого Урагана, который исчез много зим назад... и никто уже не помнил, почему исчез, куда исчез – память племени уходила в прошлое лишь на десять зим. Только потому, что Немой Ураган был великим вождем и о нем пели песни, память о его подвигах оказалась длиннее.

Жало знал запретные знаки вождей.

Жало сказал, что его знаки требуют, чтобы воины племени пошли в горную долину и убили его врагов.

Это было справедливо, и Жало имел право требовать этого – он был сыном Урагана и знал запретные для смертных знаки.

Только воины не спешили идти за ним – они готовились к охоте. Они не хотели воевать.

Но старые люди, пошептавшись, сказали:

– Надо идти с сыном Урагана. Надо делать, как велят узы крови. Но лучше спуститься к долине по реке, на лодке...

Некоторые воины рычали от недовольства.

Но нельзя не слушаться богов и стариков. И набрали целую лодку воинов. И поплыли... Жало хотел спать, но не мог показать такой слабости. Он стоял посреди лодки и держал копье.

Он чувствовал себя великим вождем...

* * *

– Вы с ума сошли, Павлыш, – резко произнес голос от входа. – Я же просил, умолял вас оставаться у Старшего. И вы обещали больше не вмешиваться в дела долины.

Юноша отмахнулся от жалобно загудевших роботов, подошел ближе.

При виде его мать упала ниц. Он был настоящим хозяином долины.

– Девушка жива? – удивился юноша. – Старший сказал мне, что ее убили.

– Она умерла бы, если бы я не пришел сюда, – сказал Павлыш.

Резкость в голосе Павлыша заставила юношу метнуть к нему тонкие пальцы, словно умоляя о чем-то. Руки тут же взвились вверх, к пульсирующим глазам.

– Не думайте, что я изверг, – сказал юноша. – И не воображайте, Павлыш, что попали в какой-то притон убийц. Я вам искренне благодарен, что вы спасли девушку. Это у вас диагност? Очень любопытно. Смерть девушки никак не входила в мои планы. Но поймите, мы имеем дело с примитивной цивилизацией, даже не цивилизацией, со стаей. Жестокости присущи разумным существам на этой стадии развития. Если бы не ваше вмешательство, девушка все равно была бы мертва – так уж написано ей на роду.

– Почему же? – спросил Павлыш, все еще раздраженно. – Кто предписывает ей умереть?

– Не я, – заверил юноша. – Ее собственная жизнь, ее поступки, которыми я стараюсь руководить, клянусь вам, руководить к лучшему. Она по своей воле убежала на рассвете из долины. И без вашего участия погибла бы, убитая Белой смертью. Меня здесь не было. Я не знал об этом. Я не могу читать мысли. Вы ее спасли. Очень хорошо. Но не прошло и часа, как она убежала снова. И я поверил Старшему, что она мертва. Поверил, в этом моя ошибка, но я не застрахован от ошибок.

– Хорошо, – согласился Павлыш. – Я не спорю. Я не знаю ничего о вас – вы обо мне знаете много.

– Я обещал рассказать и расскажу, как только вы вернетесь на корабль.

– Я не уверен, что смогу ждать.

– Почему?

– Как вам объяснить? Когда вмешиваешься...

– Кто вас просил об этом? Неужели вас не научили на Земле, что недопустимо вмешиваться в чужие дела?

– А вы?

– Я? Я знаю, что делаю, – вы же действуете вслепую. В этом разница между нами. – Великий дух приблизился к женщине. – Раз девушка жива, ее, очевидно, можно убрать отсюда? Ваше мнение?

– Наверно, ей не хуже будет дома. Жизни ее ничего, пожалуй, не угрожает.

– Отлично. – Юноша не скрывал, что доволен таким оборотом дела.

Он сказал что-то роботам, и те подкатились к ложу. Женщина приподнялась, оскалилась, защищая Речку.

– Не бойся, – успокоил ее Великий дух. – Они только унесут твою дочь к выходу.

Речка попыталась вырваться из цепких щупалец роботов, но тут же силы оставили ее.

– Погодите, – сказал Павлыш. – Отгоните своих церберов.

– Кого?

Павлыш уже подхватил девушку на руки и пошел к выходу. Мать семенила рядом, поддерживая ноги Речки.

Юноша последовал за ними. Он молчал.

У выхода, на ступеньках, Павлыш остановился и, не оборачиваясь, предложил Великому духу:

– Пусть ее отнесут воины.

– Я как раз собирался это сказать.

А когда они, проводив взглядом воинов, послушно и на этот раз осторожно несших девушку к деревне, возвратились в храм, Павлыш спросил: