Из тарелки она вытащила кусок лепешки.

— Кора сосны, что вечно на страже. Вкусите мудрости Леса.

Когда настал черед Торака, он спрятал лепешку в рукав и лишь сделал вид, что отпил из плошки. Он тайком вытянул руку и почувствовал движение прохладного воздуха за кожаной занавесью.

Дюррайн обвела взглядом собравшихся.

Торак замер.

Дюррайн начала трясти трещотки в размеренном, убыстряющемся темпе.

— Лес, — произнесла она нараспев. — Ты видишь все. Ты знаешь все. Ни ласточка не полетит, ни летучая мышь не вздохнет, чтобы ты не знал. Услышь нас.

— Услышь нас, — подхватили остальные.

— Покончи с раздором между племенами. Приведи Дух с головой оленя обратно в свои священные долины.

Пение и быстрый топот все продолжался, и Дюррайн по-прежнему наблюдала за своими людьми. Время перевалило за полночь. Торак уже почти потерял надежду, когда наконец, не меняя ритма, она набросила капюшон на лицо, и остальные сделали то же самое.

Пока люди Благородного Оленя пением вводили себя глубже в транс, Торак подвинулся ближе к занавеси. Мужчины по обе стороны от него полностью скрылись в сумраке своих крапивных одеяний. Они не заметили, как он выскользнул наружу.

Схватив свое оружие, он пошел по следу.

Он не успел далеко уйти, когда Рип и Рек слетели к нему и приветственно закаркали: «Где ты был?»

Волк серой тенью появился и побежал рядом с ним:

«Укушенный. Недалеко».

Наполовину съеденная луна заходила, близился рассвет. Торак ускорил шаг. Дрожь и волнение от погони горели в его крови. Он почувствовал себя стремительным и неуязвимым, словно охотник, настигающий свою добычу. Этому суждено было случиться.

* * *

Мальчик ускользнул. Так было суждено.

Три дня и три ночи Избранный наблюдал за неверующими, как желал Повелитель. Девочка опустошила силу проклятого жезла легко, словно вылила воду из ведра. Мальчик призывает воронов с неба и разговаривает с огромным серым волком — и душа его блуждает.

Мальчик верит, что он умен, выслеживая Повелителя на пути в священную рощу. Никто не выследит Повелителя. Повелитель призывает, другие повинуются. Даже огонь повинуется Повелителю.

Воля Повелителя должна быть исполнена.

Наступил рассвет, и ни люди Благородного Оленя, ни Ренн не шли за ним. Торак почти хотел, чтобы они пришли. Вскоре ничто не будет стоять между ним и его местью.

День тянулся медленно, а он все шел по следу вдоль Извилистой Реки, хотя этот стремительный бурый поток слабо напоминал величественную реку, в которую превращался в Открытом Лесу.

Волк шагал с ним рядом, поджав хвост и опустив голову. Даже вороны перестали гоняться за бабочками. Возбуждение от охоты уступило место тревожному ожиданию.

Долина сужалась в узкое ущелье, где река превращалась в ревущий поток. Сухой южный ветер дул весь день, но теперь он стих до шепота. Торак почувствовал покалывание между лопатками. Они приближались к подножию Высоких Гор.

Волк обнюхал ком земли, выкорчеванный из земли лошадиным копытом. Торак наклонился к длинным черным волосам из лошадиного хвоста. Над ним новые листья бука и березы сияли изумрудной зеленью. Цветки терна сверкали, словно снег. Воздух был свеж, к нему примешивался запах ели, и он был наполнен трелями птиц: зябликов, славок, дроздов, вьюрков. Даже цветки подорожника на тропинке были необычайно голубого цвета, словно цветы во сне. Он добрался до долины лошадей.

Волк поднял голову:

«Мы идем дальше?»

«Я должен, — сказал ему Торак. — Но не ты. Это опасно».

«Если ты должен, я должен».

Они вступили в мелькающие тени.

Торак заметил, что тропинка истоптана множеством копыт и лап, но следа башмаков не было. Он догадался, что дикие животные не боятся его, потому что здесь людям было запрещено охотиться. Черный дятел запрыгал по ветке, выискивая муравьев. Он был так близко, что Торак заметил его длинный серый язык. Самец оленя жевал яснотку. Он мог бы коснуться его жесткой черной шерсти. Он набрел на кабаниху, вынюхивавшую корешки, она проводила его взглядом, даже не поднимая пятачка.

Долина перешла в ущелье, березы уступили место мшистым елям. Ветерок совсем стих. Птицы умолкли. Шаги Торака отдавались гулким эхом. Он прикоснулся к плечу, где раньше был клочок шкуры покровителя его племени. Под сердцем сжался комок ужаса.

С тех пор как погиб Бейл, его единственной целью стало найти Тиацци. Он не раздумывал, что будет потом. Теперь он думал. Ему предстояло убить самого сильного человека в Лесу.

Ему предстояло убить человека.

Возможно, потому он и оставил Ренн: он не хотел, чтобы она видела, как он сделает это. Но ему не хватало ее.

Позади него раздался шелест крыльев, и он обернулся, надеясь, что это Рип и Рек. Это оказалась пустельга, она сидела на пне и клевала обезглавленную тушку дрозда.

«Может быть, — подумал Торак, — вороны улетели, потому что знают, что я собираюсь сделать».

Но Волк все еще был рядом. Он смотрел на Торака, и в его янтарных глазах горел чистый, ровный свет провожатого.

«Не ходи».

«Я должен», — ответил Торак.

«Это плохо».

«Я знаю. Я должен».

Солнце опустилось ниже, и деревья обступили со всех сторон. Река пропала из виду, но Торак слышал ее эхо под землей. Наконец и этот голос сошел на нет.

Сзади покатился камешек. Когда он остановился, неподвижность волнами нахлынула обратно на него, словно живое существо.

След изогнулся петлей, и Горы выросли прямо перед Тораком, удивительно близко. Стены ущелья сходились, загораживая умирающий свет. Впереди неприступной стеной росли падубы, выше всех, что он видел в своей жизни. Он знал, что за ними и находится священная роща: самое Сердце Леса.

Некоторые места хранят в себе эхо былого, прочие обладают собственной душой. Торак почувствовал, как душа этого места беззвучно гудит в его костях. Из своего мешочка он достал материнский рожок с целебными травами. Он вытряс охру на ладонь и втер немного в щеки и лоб. Рожок, казалось, дрожал, вторя гудению внутри Торака.

Волк уткнулся носом ему в ладонь. Его уши были прижаты к голове. Он уже не был провожатым. Он был Братом Торака, и он был напуган.

Торак присел рядом с ним и нежно дунул ему на морду, почувствовав щекотание его усов и вдыхая сладостный, чистый запах. Он не мог позволить Волку идти с ним дальше. Это было слишком опасно. Он должен сделать это один. Ненавидя себя за то, что его слова неизбежно приведут Волка в замешательство, он велел ему уйти.