«Я был убит, — вспоминает Джим. — Не верил, не понимал, что произошло. И для мальчишек ужасный удар. Особенно для Майкла: ему было всего двенадцать, и они с матерью очень дружили. Не то чтобы они сломались, нет. Горе доходило до них постепенно».

«Уже не помню в деталях тот день, когда нам сказали, — говорит Майкл. — Помню только, что один из нас глупо сострил — забыл кто. Месяцами потом переживали».

А вот Пол помнит: «Это я. Первым делом сказал: „Что же мы будем делать без ее денег?“»

Но всю ночь оба проревели в своих постелях. Много дней Пол молился, чтобы мать вернулась. «Дурацкие молитвы, знаете, — „Если она вернется, я всегда буду очень-очень хорошим“. Я тогда подумал — какая глупость эта религия. Как раз когда нужно позарез, ты молишься, молишься — и все без толку».

На время похорон оба мальчика уехали к тетушке Джинни. «Я думаю, отец не хотел при нас плакать, — говорит Пол. — У тети Джинни было скучно. Спать приходилось в одной кровати».

На Джима свалилась масса забот. Жена его была очень аккуратна, и сам он по дому не делал почти ничего. А теперь, в свои пятьдесят три года, ему пришлось растить двух мальчиков — двенадцати и четырнадцати лет, в их самые, пожалуй, непростые годы. С деньгами тоже было неладно. Жена-акушерка зарабатывала больше его, на что так жестоко и указал Пол. К 1956 году Джим получал лишь восемь фунтов в неделю. Для прочего рабочего люда начинались неплохие дни, но как раз в хлопковой индустрии, где все, по идее, должны были быть обеспечены до конца своих дней, наступил спад.

Джиму очень помогали две его сестры — тетушки Милли и Джинни. Раз в неделю одна из них приходила на Фортлин-роуд и прибиралась в доме. А пока дети были маленькими, тетушки часто встречали их из школы.

«Зимой было тяжко, — вспоминает Джим. — Мальчики приходили из школы и сами топили печь. А стряпал я… Моя главная головная боль — я все не мог решить, кем пытаюсь стать. Когда была жива жена, я мальчишек ругал. Если надо было — наказывал. За нежности отвечала жена. Если в наказание их оставляли без ужина, она чуть позже приносила им в постель поесть, хотя, скорее всего, это я ее подзуживал… А теперь надо было решить, кем же я буду: отцом, матерью, тем и другим или, может, положиться на них, просто дружить с ними и помогать друг другу выкарабкаться… Мне часто приходилось на них полагаться. Я говорил: „Вернетесь из школы — в дом не заходите, пока тетушек нет“. А то они стали бы приводить друзей и разгромили бы дом начисто… Скажем, я возвращаюсь домой, а пять яиц как корова языком слизала. Сначала они отпираются — мол, не знаем, куда подевались яйца, а потом признаются: „Ах да, вспомнили — мы тут угостили друзей яичницей“… В общем и целом они вели себя хорошо. Но я тосковал по жене. Ее смерть меня подкосила».

Сегодня Майкл не понимает, как отцу удалось справиться. «Мы были ужасными, жестокими. А вот он — рехнуться можно, какой молодец. И все это время без женщины. В голове не укладывается. Пол очень многим ему обязан. Мы оба отцу обязаны».

Над его доморощенной философией братья частенько посмеивались. «Вот и он с двумя своими „остями“», — говорили они. Джим часто объяснял мальчикам, что две самые главные вещи на свете — сдержанность и терпимость.

«Терпимость — это необычайно важно, — поясняет Джим. — Например, они, как и многие дети, смеялись над калеками. А я объяснял, каково было бы им самим, окажись они на месте этих калек. И сдержанность — без сдержанности много случается бед. Нередко слышишь от людей: „Я бы этого мерзавца повесил“. И никто не задумывается, как такому человеку помочь».

Джим всегда думал о том, как помочь людям. Он от природы был обаятелен и учтив, и дело тут не в профессиональной обходительности продавца — нет, это глубже и искреннее. Останься мальчики на руках не столь вдумчивого, менее отзывчивого отца, их жизнь после смерти матери вполне могла пойти вкривь и вкось.

Пол унаследовал от отца трудолюбие и преданность делу. Он из тех, кто, если захочет, всегда добивается результатов.

В известном смысле Пол презирал школу и всю систему с ее косными правилами не меньше Джона. Но что-то не позволяло ему окончательно распуститься. Пол всегда умел включиться в тяжелую работу и хотя бы краткими рывками наверстать упущенное. Джон стал строптивым и неуправляемым. Пол так бы не смог.

Его брат Майкл считает, что смерть матери повлияла на Пола в одном: «Началось сразу после смерти матери. Пол стал одержимым. Все это заполонило его жизнь. Теряешь мать — находишь гитару? Ну, не знаю. Может, тогда для него это был такой побег. Но от чего он бежал-то?»

Вдетстве Пол музыкой особо не интересовался. Их с Майклом разок отправили поучиться играть на пианино, но дальше пары уроков дело не пошло. «Зря мы начали их учить летом, — говорит Джим. — Учитель приходил к нам, и во время уроков в дверь постоянно стучались соседские дети, звали Пола и Майкла погулять. Тогда мы стали отправлять их к учителю на дом, но и это скоро закончилось».

Джим хотел пристроить Пола в Ливерпульский кафедральный хор. «Я настоял, но Пол на прослушивании нарочно пустил петуха. Потом, правда, одно время пел в хоре церкви Святого Варнавы, неподалеку от Пенни-лейн».

Затем дядя подарил Полу старую трубу, и Пол стал самостоятельно подбирать на ней мелодии. Музыкальный слух он унаследовал от отца. Тот ребенком сам научился играть на пианино. Из всех родителей будущих битлов только Джим обладал хоть каким-то музыкальным опытом.

«Я никогда не брал уроки. Просто подбирал мелодии на стареньком пианино, которое нам кто-то отдал, когда мне исполнилось четырнадцать; мы в то время жили в Эвертоне. Точно помню, что на пианино было написано „NEMS“ — „Музыкальные магазины Норт-Энда“. У меня было чувство ритма, и я мог справиться с большинством мелодий. Ни разу не опозорился».

Начав работать, Джим Маккартни сколотил небольшую регтайм-группу, которая играла на танцах. Было это в 1919 году, когда ему исполнилось семнадцать.

Группа дебютировала в ливерпульском зале Святой Екатерины на Вайн-стрит. «Мы решили придумать что-нибудь интересненькое, наложили на лица черные маски и назвались The Masked Melody Makers[42]. Но к середине выступления мы так вспотели, что краска потекла с лиц. На том The Masked Melody Makers и закончились».

Тогда они придумали себе новое название — Jim Mac’s Band — и стали выступать в смокингах с бумажными пластронами и манжетами. «Отличная придумка. Дюжина манжет стоила пенни. Разницы с настоящими никакой… Я руководил группой года четыре или пять, в свободное время. Я считался лидером, но на деле все были равны… Как-то раз нас пригласили выступить на местной премьере фильма „Царица Савская“[43]. Что играть, мы не знали. Во время гонки на колесницах выдали популярную тогда „Thanks for the Buggy Ride“, а когда царица Савская умирала — „Horsy Keep Your Tail Up“»[44].