его рубашка уже промокла от пота. - "Это будет жаркий рабочий день", - предсказал он.

После этого его воспоминания о последовавшей битве были обрывочными, как ночной кошмар наяву. Интенсивные яркие образы прерывались пустыми пространствами, как будто все ощущения были обнажены. Самые худшие моменты, когда битва была самой тяжелой, были узлами безумия - между шумом, дымом и повторяющимися действиями стрельбы и перезарядки не было никаких конкретных воспоминаний, кроме чувства ужаса и близости собственной смерти. Точно так же бессвязно звучали интерлюдии, когда враг останавливался - иногда на несколько часов - и Тео со своими людьми сидел в спальнях и гостиных выдающихся граждан Калькутты, не в силах расслабиться, потому что атака могла возобновиться в любую минуту. О чем же они говорили?

Он вспомнил, как его люди чистили мушкеты портвейном из хрустальных графинов и протирали бочки шелковыми салфетками. Он вспомнил, как один из мужчин нашел розовое креповое платье, висевшее на задней двери, надел его и запрыгал по комнате, в то время как другие смеялись и выкрикивали непристойные комментарии. Он вспомнил, как индийский солдат внезапно ворвался в дверь, которую следовало бы охранять, и был так же удивлен, увидев англичан, как и он сам. Тео приставил пистолет к виску мужчины и в упор вышиб ему мозги. Он помнил, как сражался с Натаном бок о бок или спина к спине, спасая друг другу жизни так часто, что они даже не думали об этом упоминать.

Но импульсом всегда было отступление. Их вытолкали сначала из одного особняка, потом из другого. Они укрепили позиции, но были обойдены с фланга и отброшены назад. Теперь уже не было никаких разговоров о бегстве армии наваба. Нападавшие сражались как тигры, и сколько бы людей Тео ни было убито, их место занимали другие. Дома, которые купцы Компании отказались снести, превратились в поля сражений. Бой шел из комнаты в комнату, и если нападавшие не могли проломить дверь, то вместо этого они пробивали стены или поджигали здание.

Тео и Натан сражались весь этот день, всю ночь и весь следующий день. К полудню следующего дня стало ясно, что их позиция не имеет оправдания. Они покинули последний дом, подожгли порох во фляжке Тео, чтобы отвлечься, затем выпрыгнули из окна первого этажа и помчались по открытой местности к форту. Вокруг них гремели пули - некоторые от их собственных людей, на стенах форта - они не узнавали почерневших, оборванных фигур, бегущих к ним.

С остатками своих людей они укрылись за стенами и сумели протиснуться в ворота, прежде чем они захлопнулись.

Форт был неузнаваем с тех пор, как они покинули его. Полтора дня непрерывной бомбардировки пробили огромные бреши в стенах. Тюки ткани и матрасы, которыми они закрывали щели, сгорели, некоторые еще тлели. Особняк губернатора представлял собой зазубренный пень, открытый небу - все его драгоценные окна были разбиты.

Плац был усеян телами и частями тел. Французские артиллеристы наваба нацеливали свои пушки с убийственной точностью. В переполненном дворе беглецам было некуда бежать. Они сидели неподвижно, в то время как пушечные ядра оставляли за собой кровавые следы.

У его ног лежал труп - стройная молодая женщина в зеленом платье. Возможно, когда-то она и была хорошенькой, но откуда ему было знать? Ее голова была начисто снесена с тонкой шеи. Все остальное осталось нетронутым, если не считать мух. Ее мертвые пальцы сжимали книгу, которую она только что читала. На золотой надписи, идущей вдоль корешка, не было ни капли крови. «О судьбах и несчастьях знаменитой Молл Фландерс».

- А что, если это была Конни?

Эта мысль пронзила сердце Тео. Измученный многодневными боями, он вдруг стал думать только о своей сестре. В пылу битвы он не мог защитить ее, как обещал. Возможно, она уже мертва, одно из тел разбросанных вокруг него, и последние слова, которые он сказал ей, были жестокими и злыми.

В исступлении он принялся рыться в трупах. Мухи роились в знак протеста, как черный туман. Это было все равно что пробираться через ад. Он смотрел в безжизненные глаза в головах, которые были отделены от тел, и тянул за руки, которые вырывались из их тел. Он топтался на торсах, ногах, животах и руках, пальцы его одеревенели от трупного окоченения и ярости.

- “Что ты там делаешь?”

Спокойный голос Натана остановил безумие и привел Тео в чувство. Он пристально посмотрел на своего друга. - Ищу Конни.”

- “Тебе стоит попробовать на набережной. Губернатор приказал всем женщинам покинуть город.”

Тео протиснулся сквозь толпу, собравшуюся у западных ворот, ведущих к гатам и реке. Отчаявшись прорваться, он начал использовать свои плечи и локти более агрессивно, отталкивая людей с его пути. Это было невозможно - каждый человек в форте пытался протиснуться на причал. А что, если Конни уже там? А что, если она уйдет, прежде чем он успеет помириться с ней? А что, если он никогда не узнает, что с ней стало?

Должен же быть какой-то другой выход. Он покинул толпу и побежал к лестнице, ведущей на крепостной вал, двигаясь быстро, пока стрелки наваба не заметили его.

Стена была пуста. С ее высоты он мог смотреть вниз на причал за пределами форта. Каждый дюйм был забит людьми, толпа женщин и детей теснилась к «волнистым попугайчикам», которые подпрыгивали у свай. Для организации эвакуации были посланы солдаты, но их захлестнула волна отчаяния. Некоторые женщины потеряли равновесие и упали в воду. Другие прыгали, подплывали к лодкам и пытались втащить себя на борт, но сердитые руки отталкивали их.

Тео оглядел толпу в поисках Констанс. В море темных волос и платков ее светлые локоны будут выделяться, как маяк. Он напряг зрение. Ничего.

“Там. - Натан подошел к нему сзади. Он показывал на реку, где уже показался один из «волнистых попугайчиков».

Сердце Тео подпрыгнуло. А вот и она! Она стояла к нему спиной, но ее светлые волосы и бледная кожа, несомненно, были безошибочно узнаваемы. - Слава Богу” - выдохнул он. Лодка была так перегружена, что ее планшир почти касался реки. Многие пассажиры были втиснуты на борт, а некоторые висели над водой, цепляясь за других, чтобы не упасть в воду. Не имея возможности пошевелить веслами, гребцы делали крошечные крабьи движения, едва достаточные для того, чтобы тяжелогруженая лодка двигалась.

Но