Итак, благодаря Фридриху Ницше и Ивану Петровичу Павлову, мы оказались перед крайне, на мой взгляд, продуктивным парадоксом, который с равным успехом можно было бы назвать как «парадоксом „рефлекса цели“ и „акцептора результата действия“», так и «парадоксом „ницшеанского сверхчеловека“ и „вечного возвращения“». Причем и в том и в другом случае мы обнаруживаем нечто вроде другого – на сей раз физического – парадокса «квантово-волнового дуализма».

Что если необходимо рассматривать выведенный нами сейчас «парадокс Ницше-Павлова» не как досадное логическое недоразумение – формальное противоречие между концепциями «кругового» и «линейного» времени, а как нечто весьма и весьма существенное – как указание на фактическую реальность, которую мы по тем или иным причинам не можем себе представить? Что если время (как мы его понимаем в обыденной своей жизни) – это что-то вроде физического макромира с его объектами и законами, определимостью и доступностью, тогда как в основе его – этого известного нам времени (с солнечными годами, наручными часами и миллисекундами) – лежит принципиально другая (для самого нашего с вами психического аппарата) реальность, которая именно по этой причине особенностей нашего с вами устройства и не может быть нами воспринята, открываясь нам только через такие вот смысловые разломы – базовые противоречия и парадоксы?

Иными словами (если уж говорить совсем прямо), что если мы наткнулись, наконец, на время как на фактическую силу? Обычно же, и это необходимо осознать со всей определенностью, мы используем время просто как средство описания последовательности неких фаз того или иного процесса. Мы его не видим, мы не можем его пощупать, мы не можем его даже измерить, но лишь исчислить с помощью сторонних приспособлений. В конце концов время, как мы его понимаем, это ведь просто некое виртуальное отношение между тем, чего уже нет, и тем, чего еще нет, – чистая абстракция, обеспеченная механизмами памяти наблюдателя. А тут – посредством этого самого «парадокса Ницше-Павлова» – перед нами открывается некая сила (причем наша и в нас же), пытающаяся преодолеть неизбежное скатывание в повторяемость, и потому безвременность.

Так, приглядевшись теперь уже внимательно, мы увидим, что никакого «линейного» времени ни в религиозном, ни в гуманитарном, ни даже в естественно-научном мировоззрении не существует. Вообще, это лишь вопрос масштаба: любое «линейное» время в этих областях – это всегда «время, ограниченное во времени». И стоит нам лишь чуть-чуть расширить его рамки, как оно тут же оказывается «круговым»: с физиками-агностиками вообще все просто – они все поголовно живут в мире от Большого Взрыва до Большого Взрыва (чем бы он ни был, хоть Большим Хлопком, как говорят последнее время), гуманитарии гениальным образом от античности и до современного деконструктивизма воспроизводят одни и те же схемы временности[67], а любое религиозное мировоззрение – тем более, всегда «возвращение».

Идея «вечного возвращения», по сути (если вдуматься) уничтожающая саму идею времени (как некого изменения, как некой «стрелы времени»), возникла значительно раньше, нежели она же роковым образом потрясла сознание Фридриха Ницше в августе 1881 года «у могучего, пирамидально нагроможденного блока камней, недалеко от Сурля». История концепта «вечного возвращения» уходит в далекое прошлое, настолько далекое, что даже исследователи античности не вполне могут ответить нам на вопрос, кому же из древних философов она в действительности принадлежит. Но то, что она существовала уже в античности – факт. Колесо «вечного возвращения» – это колесо нашей прежней культуры, культуры еще досократической, культуры, в которой не было еще поиска человеком себя, культуры, в которой мы лишь осмысляли окружающий нас мир.

Возможно, что и Ницше обнаруживает эту теорию не без влияния так любимых им греков, так же как и Хайдеггер, призывавший вернуться нас к Пармениду с Гераклитом. Все они, кто писал о «вечном возвращении», поклонники ранней, в чем-то еще архаичной античности. Античности, в которой еще не существовало ни платоновских «Идей», ни аристотелевских «Форм», там, где объекты мира не были еще «объектами», данными «субъекту» для «анализа» и «синтеза», а лишь чистыми явлениями большого и недифференцированного Мира. Это был Мир «стимулов», в котором продолжают существовать братья наши меньшие, регулируемые анохинским «акцептором результата действия» (да и мы сами до определенного возраста) – Мир «вечного возвращения», где правит счастливое чувство «того же самого». Но мы-нынешние (по крайней мере, многие из нас) уже не из их числа.